Убойная реприза

Двухэтажный бревенчатый, добротный дом Эдика выглядел, в соседстве с новыми кирпичными теремами, огорченным, обделенным. Терема кобенились, пыжились, но больше напоминали пустотой своей киношные декорации. Изменилась дачная местность: ни детского смеха, ни тугого стука волейбольного мяча, ни песни задорной самопальной не слышно. Не увидишь за низким штакетником ни старичков, играющих в тени дерев в преферанс, ни малыша на трехколесном велосипеде, ни мамаши его молодой, скучающей, ни няньки ворчливой, развешивающей на веревке ползунки и полотенца, ни ребятни, ватагой гоняющих на полянке в футбол, ни гоняющих на двухколесных дачных драндулетах, ни девицы с учебником, ни интеллигента с «Новым миром», ни семейного чаепития на террасе, ни молчунов-шахматистов в беседке – заборы, заборы высоченные…

– А кто рядом-то живет? – спросил я Эдика.

– Раньше знал, – сказал он, – а сейчас… приезжал кто-то как-то. А так – сторож, собака… Хорошо – не лает. Березовую рощу вырубили… Речку – хорошая была, даже выдры жили, – засыпали. Коттеджный поселок теперь, одна улица, – Эдик ухмыльнулся, – называется: «Московская», другая – «8-е Марта». Ежиков было много… белки прыгали. Сядет на ель, ест шишки – огрызками все ступеньки, – показал он, – усыплет… усыпет. Дятел прилетит, прилипнет к сосне, долбит… птиц много было – по утрам заливаются. А сейчас – вороны. Вчера ястребенка гоняли две… стервы! Он сядет на ветку, неумелый еще, они – с двух сторон и к нему… и к нему! Пруд был… там дальше, окружили тоже коттеджами, и, помои, что ли, они туда сливают, – вода мертвая стала, рыба вся передохла, а вчера пошел погулять – чайка одинокая летает, а два кретина молодых из пневматического ружья в нее стреляют. Я им крикнул, так они с того берега на меня ружье наставили.

– Обидно, наверное? – сказал Икс Игрекович.

– Раньше дачу надо было вырасти, заслужить. Я эту пять лет строил. Все достать надо было, а сейчас нахапали денег, мозгов нет!..

– Да, Эдик, ты помаленьку тягал от государства, а они сразу и – много! – поддел я.

– Не равняй, – впервые всерьез обиделся Эдик. – Я делал левые концерты: артистам – деньги, людям – радость! А от этих живоглотов какая радость? Сплошная беда! Нет, Вить, – топя обиду, умиротворенно сказал он. – Мне жить было интересно, а эти… тухло у них на душе! А я всегда с артистами, на гастролях… а ты помнишь, как раньше?!

Да уж раньше гастроли – праздник! В поезде, в купе, или после концерта в гостиничном номере собьются в круг тесный – дым коромыслом! Байки! Анекдоты! Песни под гитару! А сейчас… тьфу! Тягомотина… механическая. Каждый особняком, кто сколько получил – молчок! А уж изображают из себя! Рейдер! Цвет штор, форма бокалов… через полгода жизнь даст пинка под зад, и опять с благодарностью из стаканчиков тоненьких пьют, глазами хлопают… Да, и концертов сейчас мало – и на один-то зрителей не собрать! А прежде: в пятницу – вечером, в субботу и воскресенье – днем и вечером. И аншлаги! Аншлаги!..

– Итак, значит, мы делаем своего астролога? – напомнил Икс Игрекович, возвращая нас к делу.

– Астролог у Эдика уже работал, – не преминул съязвить я, – а у нас будет предсказатель – человек, наделенный даром свыше. Как бы случайно оказавшись рядом, он предсказывает что-то, и это – сразу получает подтверждение. Видя такое… такой стопроцентный результат, заказчик… как его?

– Екимов, – подсказал Эдик.

– Екимов просит предсказать, что будет с его женой, если она…

– Ясно, что будет! – хмыкнул Икс Игрекович.

– Ей не ясно! – пресек я его хмыканье. Сам всегда подначиваю, а когда другие – терпеть не могу! – Ей не ясно, а наш предсказатель, поотнекивавшись для правдоподобия, нарисует ей ужасную картину. А как пример – пензенские сидельцы!

В памяти свежа еще была история, что случилась в Пензенской губернии. Некий проповедник завлек под землю женщин, и некоторых с детьми, ждать конца света. Сам не полез, а те, бедолаги, запаслись продуктами, свечами и ждали, на потеху и сострадание миллионов телезрителей. И дождались – весны, когда талые воды вымыли их из подземных нор. Не всех – одна ожидающая осталась там навеки.

– Ну что ж, вроде все логично, – одобрил режиссер, – актуально… но я не вижу, как это можно воплотить.

– Икс Игрекович, а у вас дача есть? – спросил я.

– Дача?.. – приостановился в размышлениях режиссер. – Как же без дачи? Нам без дачи нельзя! Гоголь в 21 год со страхом думал, что может прожить жизнь, не явив себя миру, а мы с пеленок – о даче! Недавно перечитывал… проглядывал «Войну и мир»… хотел убедиться в гениальности…

– Убедились? – съехидничал я, тут же осознав неуместность – не столь часто люди говорят искренне.

– И прочитал там, на что прежде не обращал внимания: Балконский… Андрей, говорит, что за минуту славы… кажется, так, извините, дословно не помню, что за прилюдную славу готов отдать все… жизнь, семью. Вот и я подкрадывался, подкрадывался к славе и получил кукиш с маслом!

– Но все-таки с маслом! – опять не удержался я.