Убойная реприза

Некоторые писатели убранство стола описывают неостановимо, так и видится, как у них капает на рукопись слюна. А они смахивают ее и шуруют дальше. То ли изголодались в эпоху преобразований, то ли истинное их призвание – кухня! Я же, увидев кулинарное обилие, беспокоюсь, что зазря пропадает так много продуктов!

– Что будете пить? – спросил Коробков, берясь за бутылку, маркированную его лицом.

– Я бы выпил… но у вас нет – из бутылки с моим портретом, – пошутил я.

– Сделаем, – просто сказал Коробков, и я понял – сделает.

В открытые двери вошла собачища – мастиф, и легла у ног хозяина.

– А тигры у вас тоже здесь ходят?

– Нет, – сказала Зинаида Михайловна, тыкая во что-то вилкой, – тигр у нас в вольере. Потом можно посмотреть.

Тут мои шутки обесценивались чужим богатством.

– Я предпочитаю самогон, – не сдавался я.

– Вам какой? – понимающе спросил Коробков, все еще сжимая в руке бутылку водки, из-под пальцев с которой выглядывали его глаза.

– А впрочем, – сдался я, – ладно, немного водочки. Надеюсь, ваше изображение – знак качества?

– Подделывают, суки, – просто сказал Коробков. – Ну да Бог им судья!

Он наполнил наши с ним рюмки. Зинаида смотрела за его действиями пристально, как вохр на шмоне. Произнеся «со свиданьицем!», я опрокинул в себя водку, вчувствовался – неплохая, но…

Я поозирался – тоскливо все это как-то: и картины на стенах, и свечи в канделябрах, и тип этот, стоящий на изготовку за спиной. Поднести-подать? Я и сам, если приспичит, дотянусь… в магазин, в ночь, в дождь сбегаю, если в душе бьется, вспыхивает огонек! А тут – стоит, изображает невозмутимую готовность, гордую раболепность. Но я-то знаю… знаю, что в его башке! Не приведи, Господи, и – в руки вилы, и жечь, крушить, как жгли и крушили, и растаскивали в годы незапамятные усадьбы дворянские! До сих пор по окрестным деревням барское добро найти можно! Мы и находили, когда для музеев рыскали.

Нет, на вернуть легкой радости студенческого застолья! Не разливаться в душе теплу, когда товарищ твой нарезает ножичком колбаску на газете… на верстаке… на пеньке на лесной просеке, топор в комель, стакан – в руку! Снег валит, а вы наломали сухих веток, нарубили лапника, разожгли костер… А эти столь модные нынче выезды на шашлыки – это только желание приблизиться к тому, большинством людей не испытанному… имитация. Какая-то манекенистая жизнь!

Выпили… закусили. И это взял… и то попробовал. И уж не знаю, почему вспомнил, как искренне пил за здоровье Л., а потом узнал, что он ходил жаловаться, что меня много показывают по ТВ, а надо бы – его.

– А теперь о деле, – сказал хозяин, промокнув нижнюю губу салфеткой и ей же смахнув что-то с плеча. – Мне скоро пятьдесят… Что смотрите, не верите?

– Ну-у… – я сделал удивленное лицо, – думал: семьдесят… от силы – восемьдесят пять!

– Пятьдесят… – пропустил мою неказистую шутку мимо ушей Игорь. – Не отметить нельзя. Мне-то радоваться не к чему – на год ближе к гробу – чему радоваться? Захотят другие. Такой юбилей – полтинник, не спрячешь, не отсидишься за границей – я человек общественный. Персона! Не хочу, а – надо! Вот к вам обращаюсь: сделать что-то такое, чтоб!.. Давай еще по одной, что ли? – Он поднял бутылку.

– Нет, нет! Я – пас!

– И тебе хватит! – подхватила Зинаида. – Побереги сердце!

– Сделать что-то такое, – продолжил объяснять Игорь, поставив бутылку, – чтоб… Не любят меня здесь! – неожиданно закончил он.

– Ну, ты уж совсем! – вступилась за честь мужа Зина. – Тебя уважают. И губернатор… помнишь, что он сказал в прошлый раз? И в Москве…

– Ну, беретесь?

– Нет, – твердо сказал я. – Зря вы меня поили именной водкой, – не подпишусь! Я не массовик-затейник, а вам нужен – именно он!

При малейшем сопротивлении взгляд Коробкова стал похож на взгляд его собаки – угрюмо-давящий.

– Вы хотите, чтобы было хорошо? – задал я прямой вопрос.

– Разумеется. Иначе зачем…

– Тогда не ко мне. Даже если заставите под страхом смерти, хорошо не получится. Потому что – это другая профессия.

Опять я сталкивался с непониманием, опять объяснить было невозможно! В 94-м, и вроде бы умный, богатый человек говорит: «Берите деньги, снимите хороший фильм! Чтоб на Новый год по телевизору! А то показывают всякую ерунду!» Я говорю: «Сейчас конец ноября – не то, чтобы снять что-то приличное, а уж и график новогодних передач составлен! Уж через две недели в газетах будет!» Он с сожалением и каким-то пренебрежением: «Что вы всего боитесь? Работать надо! Идти напролом!» «Какой пролом?! – изумился-возмутился я. – Чтобы сделать что-то достойное – нужно время! Хотя бы полгода! Ну, месяца три!..» Он пропаще махнул рукой.

– Пойми, – на «ты» в упор пёр Коробков. – Нужно перешагнуть барьер, за которым ты окопался. Видел я сегодня, как ты уродовался перед этими… кто в зале! А ты думаешь, им нужны твои сюжеты, намеки, наставления? Я же заметил: у тебя везде проповеди, на хрен им все это нужно! А здесь – все солидно. Люди все видели-перевидели, заграницу исколесили, а ты – удиви! Потому что – пятьдесят лет, это, бля, пятьдесят!