Убойный коктейль с зонтиком

– Иногда мне хочется стать таким же, как все остальные жнецы, – брат смотрит на залитый зимним солнцем город, в покрасневших на морозе пальцах тлеет позабытая сигарета. – Безразличным к человеческим жизням, считающим их просто цифрами в отчетах. Чтобы перестать каждый раз чувствовать себя трусливым эгоистом, который может помочь, но боится за свою драгоценную шкуру.

Оле делает вид, что разглядывает птиц на соседнем карнизе, чтобы не смотреть в лицо близнецу. Они стоят на крошечном балконе квартиры брата и Оле в очередной раз очень неуютно от того, что нужно приходить к брату в гости, а потом уходить, оставляя его одного. Но близнец сам так решил. Ему так проще. Проще свести свое общение со смертными к минимуму.

– Ты не эгоист, – почти шепчет Оле, поворачиваясь к брату. – А люди даже не представляют, как им с тобой повезло. Что будет, если ты станешь работать так же грубо, как, например, прихвостень Войны? И пусть только кто-то попробует обвинить тебя в эгоизме. Я ему морду набью.

– Может этого я и боюсь, – криво ухмыляется близнец. И поясняет для застывшего в недоумении Оле: – Боюсь, что если нарушу правила и меня накажут, на мое место придет кто-то другой. Не такой сердобольный. Потому и сдерживаюсь каждый раз. Вот же хрень собачья! За столько лет мог бы уже иммунитет выработать. Но нет, всякий раз как в первый.

Оле снова сверлит взглядом птиц. Брат редко бывает настолько откровенен. С другой стороны, Оле редко удается напоить его до такого состояния. Ничего, иногда это нужно. Им обоим. Сегодня как раз такой случай.

– Ты слишком много куришь, – укоризненно бурчит Оле, глядя как брат закуривает очередную сигарету. Он уже сбился, которую по счету. – Это вредно.

– Не волнуйся, это меня не убьет, – улыбается близнец. – Я скорее сдохну от чувства вины перед всеми, кого побоялся спасти. Или в один прекрасный день сам попрошу меня утилизировать, чтобы больше этого не чувствовать.

– Не неси чушь! – Оле смотрит в глаза брату и видит в них свое отражение. Рекурсия, блин. – Они того не стоят. Слышишь? Люди не стоят того, чтобы ты из-за них так поступал. Если ты выкинешь что-то подобное, я за себя не отвечаю!

***

– Вот значит как. – Оле смотрит на брата, застывшего напротив с безразличным лицом. – А как же правила? Ты же всегда говорил, что жнецы не должны вмешиваться в ход истории! Ты твердил это всякий раз, когда я просил кого-то спасти! Кого-то действительно важного! А теперь ты нарушаешь правила, чтобы привести Шаману ученика? Ради чего? Чем этот пацан такой особенный?

– Это не твое дело, Оле. – голос брата непривычно холоден. – Я сам принимаю решения и сам несу за них ответственность. Пожалуйста, не мешай мне работать.

– Что с тобой случилось? – до Оле начинает потихоньку доходить. – Что Они с тобой сделали? Тебя наказали, ведь так? Наверняка это можно исправить! Я что-нибудь придумаю! Я попрошу Янчика помочь! Мы…

– Не суй нос не в свое дело, Оле. И не смей впутывать в это Януса. Это не ваша забота. Просто оставь меня в покое.

***

– Брат, послушай меня, пожалуйста! – Оле с трудом сдерживает слезы. – Ты же не такой! Они тебя заколдовали! Нужно все исправить, пока ты не наделал бед.

– Тебе нужно, ты и исправляй. – брат небрежно пожимает плечами. – А меня все устраивает. Кажется, я даже счастлив. Впервые в жизни, между прочим. Так что не лезь ко мне с этой лирикой. И вообще не лезь. Мне не нужна твоя забота. Хватит строить из себя заботливого родича. Ты мне не брат и никогда им не был. Начни уже жить своей жизнью, Оле. Пора повзрослеть и оставить меня в покое. Я же к тебе не лезу.

Слова Тода эхом мечутся в тишине. «Ты мне не брат и никогда им не был». А если не брат, то кто тогда? Кем Тод его считает? Что он вообще такое? А как же все эти дурацкие воспоминания? Все эти годы жизни. Печали и радости, которые они делили. Или это все ему просто приснилось? Ему, пленнику живой непроглядной Тьмы. Если так, то пусть этот сон не кончается.

Оле снова закрыл глаза и кадры-воспоминания исчезли. Но счастливый сон не хотел возвращаться. Его разум заполняла пустота. Она переполняла его, лилась через край, грозила затопить с головой, вызывала лишь страх и отчаяние. Никогда еще ему не было так страшно. И одиноко. И больно. Словно его вывернули наизнанку, как старый чулок, и вывесили под проливным дождем и холодным ветром. Совсем одного, без защиты и поддержки, потрохами наружу. Он попытался найти хоть что-то, за что можно было уцепиться, во что можно было завернуться, чтобы согреться. Но даже окружающая его Тьма расползалась на лоскуты, ускользая из рук.

– Младший! – раздался в пустоте смутно знакомый голос. – Кончай дурить! Быстро собирай свои игрушки, иначе оставлю без сладкого!

Это еще кто? Чего он орет? Он к нему обращается? Неужели не видит, что Оле очень занят – он пытается собрать эти дурацкие обрывки Тьмы, чтобы хоть немного согреться.

Кто-то бесцеремонно встряхнул его за плечи и проорал в самое ухо:

– Оле! Да очнись же ты! Ты же их всех нахрен убьешь, идиотина!