Убрать ИИ проповедника (СИ)

— Да я её не слушаю, — улыбнувшись, махнула Леночка красным маникюром, всколыхнув этим лёгким жестом своё тюленье тело, — а знаешь — она вздохнула, — Павел Сергеевич умер в прошлом году. Пятого мая. От рака поджелудочной, — потом опустила глаза и вдруг как вскрикнет, — ну, говори же, Эдик! Что ты молчишь? Зачем я тебе понадобилась среди ночи пять лет спустя?

— Я как-то, — растерялся немного Эдвард, — давно хотел зайти Всё не решался Царствие ему небесное, твоему Волгину. Семьдесят-то ему стукнуло уже или нет?

— Нет, — сухо ответила Леночка.

— А ты вот, как хотела бы умереть? Ты думала об этом? Я читал где-то, что дата рождения и дата смерти прописаны судьбой — он вообще-то это вовсе не хотел спрашивать, да ещё и у Леночки, но ничего другого в качестве причины своего визита ему в голову не пришло.

— Ты что, за смертью моей пришёл? — вылупила глаза толстушка.

— Нет, мне своей достаточно. А если жизнь была бы бесконечна

— Вот соседка мне говорит, что бессмертие — это наказание. Бесконечная жизнь заставит ходить по кругу и повторять, повторять Да ещё и старость эта…

— По кругу? А если не стареть?

— Как это? — нахмурилась Леночка и провела рукой по реденьким, окрашенным в рыжий цвет волосам, прикрывая заметную лысину, — молодой что ли помирать?

Эдвард пожалел, что затеял этот разговор. «От соседки было бы, наверное, больше проку», — подумал он.

— Неужели кроме детей человеку и оставить нечего после себя? — вздохнул Эдвард.

— Ты по дереву-то вырезаешь или бросил? — она кивнула на подаренную им резную доску, которая красовалась на стене. Там был изображён шар, точнее, диск, а по диаметру шёл орнамент в виде старославянского шрифта: просто буквы, не соединённые в слова, буквы, как цветы. Такое качество работы и окончательной шлифовки всегда вызывало удивление и восхищение. На обратной стороне, скромный гений ставил свою печать: синюю кляксу. Эдвард придумал особый состав чернил цвета индиго, точнее, основной состав ему передал ещё в детстве первый деревенский учитель, сосед его родного деда, дед Кузьма, а Эдвард добавил туда немного блеска. Подделать такую кляксу было бы очень муторно.

— А это, — взглянул он на свой подарок, — да, иногда всё реже как-то стал

— Лет через двадцать за твоими деревяшками будут гоняться коллекционеры, поверь мне. Нанял бы себе какого пиарщика, вместо того, чтобы о смерти голову ломать, — посоветовала Леночка.

Эдварду это явно польстило. Он улыбнулся и поцеловал Леночку в дряблую щёку.

— А ты чего-нибудь хочешь? У тебя есть желание, которое ты ждёшь, что оно исполнится? — ему показалось на мгновение, что он сможет её расшевелить, как-то разбудить, может быть, даже помочь. Но чем именно она больна, он не хотел спрашивать. И так понятно, что еле живая.

— Да чего мне сейчас хотеть? Перехотелось уже. Я сначала обижалась на мир, а сейчас и это прошло. Если только лёгкой смерти попросить, — она засмеялась. — Да, а ведь больше нечего и просить.

За эти пять лет, что он её не видел, она не только состарилась и растолстела до неприличных размеров, его бывшая подружка попросту угасла. Под грудой колыхающегося жира, завёрнутой в тёмно-рыжий шёлковый халат, билось сердце изношенного и еле работавшего биоробота, который уже почти не думал, самостоятельно ничего не предпринимал и уж тем более ни о чём не мечтал. На столе, за которым они сидели, лежал неподъёмный хрустальный поднос, сделанный в середине прошлого века, считавшийся в то далёкое советское время предметом роскоши. Поднос был полон блистеров и пластиковых баночек с таблетками.

«Поеду-ка я обратно», — подумал Эдвард.

12. Спасибо, Вовка!

Сев в машину, Эдвард понял, что очень голоден. Ещё он понял, что пока не хочет, как Леночка на тот свет, что Марго классно всё придумала, и ему повезло. А мог бы на его месте быть Вовка. Царствие ему небесное! Приступ ревности и лёгкое помешательство на этой почве закончились. Что же он мне хотел сказать тогда перед смертью? Как он умудрялся скрывать, что принимает наркотики? Нет, он не был наркоманом. Скорее всего, таким образом он покончил с собой.