Участковая, плутовка и девушка-генерал

Короткая майская ночь потихонечку приближалась к традиционному завершению; долгожданное весеннее утро постепенно вступало в полновластные, материалистические права; сквозь мрачную, густую чащобу постепенно начинал просачиваться туманный рассвет, хотя отчасти и всё ещё сумрачный, но тем не менее более-менее успокаивающий – следовательно, про некоторые неприятные страхи, иррациональные и уже несущественные, можно было полноценно, хорошенечко позабыть. Именно так отважная разведчица тот час же и поступила: она по-быстрому отбросила все затаённые, по большей части лишь суеверные, помыслы и дальше следовала походкой и твёрдой, и уверенной, и грациозной, и чуточку торопливой. Вместе с тем и смышлёную голову она полностью не теряла, а продвигалась в дальнейшем, ориентируясь уже не на мерцающие проблески отдалённого карманного фонаря (в отличие от отважной проказницы, Ляйненко подсвечивал себе незатейливым электрическим светом), а исключительно на идущую неподалеку мужскую фигуру. «Интересно, долго ли мы ещё так будем впустую идти? – прошагав добрый десяток километров и потратив на затяжную дорогу чуть более двух с половиной часов, плутоватая бестия совсем уже протрезвела, а значит, соображала значительно лучше. – И куда, стесняюсь спросить, простирается наш окончательный путь – неужели у украи́нских диверсантов здесь, в самом сердце Российской Федерации, воздвигнута какая-нибудь секретная база? Нет, подобного развития событий просто не может быть! Хотя… с другой стороны, а почему бы и нет? Леса у нас непроходимые, вековые, дремучие, так что затеряться в бескрайних, необъятных просторах, не подвластных никакому нормальному пониманию, без сомнения, можно и легко, и просто, и, по-моему, совсем незатейливо».

Мысленно предаваясь наиболее насущной тематике, напористая ловкачка вовсе и не заметила, как приблизилась к одной небезызвестной делянке, клеймённой под законный, разрешенный лесничеством, спил, но до сих пор пока ещё так и нетронутой. Здесь преследуемый путник внезапно остановился, резко сбросил тяжёлую ношу на землю, заложил в широкий рот ровно четыре пальца (по два от каждой руки – средний и указательный) и разразился характерным, пронзительным свистом. Заброшенный диверсант просвистел четыре раза короткими, а дважды обозначился длинными; очевидно, его предприимчивая инициатива на самом деле являлась каким-то условленным знаком, предупреждавшим сигналом, потому что не успело пройти и каких-нибудь тридцать секунд, а позади притаившейся плутовки (а она, безусловно, предусмотрительно метнулась в ближайшую сторону и быстренько спряталась за необхватную, столетнюю ель, разросшуюся поблизости и едва ли не упиравшуюся в высоченное небо, по сути бескрайнее, а в сущности бесконечное) возникли два здоровенных детины, облаченных в пятнистую военную форму и говоривших на чистейшем украи́нском наречии:

– О це ж, молода, нетямуща дiвчина?! – говорил тот, который прикрывал мордатую физиономию специальной военной повязкой и подразумевал он, естественно, «несмышленую девочку». – Яко же ми ii куди згодо́м подiнемо? – на сей раз ему пришло на ум осведомиться, мол, «куда её впоследствии денем?».

– Та хто ж його знае? – на заданный вопрос выражал неприкрытое сомнение второй, что обезличился разноцветным ковбойским платком и имел в виду простое «да кто ж его знает?» – Наведемо до американських начальників – вони розберуться, – если брать в дословном переводе, то получится, дескать, «приведем до американских начальников – они разберутся».