Участница свадьбы

— Да, — сказала Беренис. — Бедный старичок скончался сегодня утром. Его будут хоронить на семейном кладбище в Опелике. А Джон Генри поживет у нас.

Теперь, когда Ф. Джэсмин поняла, что смерть дяди Чарлза как-то отразится на свадьбе, она задумалась о ней. Пока Беренис доглаживала белье, Ф. Джэсмин в нижней юбке сидела, закрыв глаза, на ступеньке лестницы, которая вела в ее комнату. Дядя Чарлз жил за городом, в доме, окруженном деревьями, и был так стар, что уже не мог грызть кукурузные початки. В это лето он заболел, и с тех пор его состояние все время оставалось критическим. Он лежал в постели сморщенный, коричневый и очень старый. Он пожаловался, что фотографии на стенках висят криво, и все фотографии сняли, но это не помогло. Он жаловался, что его кровать поставили не в том углу, и кровать передвинули, но и это не помогло. Потом у него пропал голос, и когда он пытался что-то сказать, казалось, что ему в горло налили клей, и никто не мог разобрать ни слова. Как-то в воскресенье Уэсты поехали проведать его и взяли с собой Фрэнки. Она на цыпочках подошла к открытой двери спальни. Он был похож на старика, вырезанного из коричневого дерева и накрытого простыней. Только его глаза двигались — они были похожи на голубой студень, и ей почудилось, что они вот-вот выпадут из глазниц и покатятся, как голубой влажный студень, по его неподвижному лицу. Она стояла у двери и смотрела на него, а потом испуганно ушла на цыпочках. В конце концов они разобрали, что дядя Чарлз жалуется на солнце, светившее за окном не так; но не это его мучило, а приближение смерти.

Ф. Джэсмин открыла глаза и потянулась.

— Как это ужасно — умереть! — сказала она.

— Он сильно мучился, да и отжил свое, — сказала Беренис. — Вот Господь его и призвал.

— Знаю. Но как-то странно, что он умер накануне свадьбы. Только вам-то с Джоном Генри зачем тащиться на свадьбу? По-моему, вам лучше остаться дома.

— Фрэнки Адамс, — сказала Беренис, внезапно подбоченясь, — такой эгоистки, как ты, свет не видывал. Ведь мы сидим на этой кухне…

— Не называй меня Фрэнки, — объявила Ф. Джэсмин. — Сколько нужно твердить тебе об этом!

Прежде в этот час дня играл бы оркестр. Но теперь приемник выключили, и на кухне стояла торжественная тишина, только откуда-то издалека доносились звуки. На улице слышался голос негра, который неторопливо выкрикивал названия овощей, но в этом нарастающем крике нельзя было разобрать ни слова. Где-то неподалеку раздался стук молотка, и каждый удар отдавался гулким эхом.

— Знала бы ты, как я провела утро! Я обошла весь город, видела обезьянку и шарманщика. А обезьянку хотел купить солдат и предлагал за нее сто долларов. Ты когда-нибудь видела, чтобы прямо на улице покупали обезьянку?

— Нет. Он что, был пьяный?

— Пьяный? — переспросила Ф. Джэсмин.

— А! — сказал Джон Генри. — Обезьянка и шарманщик!

Вопрос Беренис смутил Ф. Джэсмин, и она задумалась.

— Не думаю, чтобы он был пьяный. Ведь люди не напиваются среди бела дня. — Ей хотелось рассказать Беренис про солдата, но теперь она заколебалась. — Но все равно что-то было…

Ее голос замер, и она принялась следить за мыльным пузырем, который, переливаясь всеми цветами радуги, плыл в тишине через кухню. Здесь на кухне, где она сидела босиком в одной нижней юбке, ей было трудно представить себе солдата и думать о нем. Она все еще не решила, действительно ли они встретятся вечером. Эта неопределенность тревожила ее, и поэтому она сменила тему разговора.

— Надеюсь, ты постирала и выгладила все мои лучшие платья? Я должна взять их с собой в Уинтер-Хилл.

— Зачем? — спросила Беренис. — Ты ведь едешь туда только на один день.

— Я же сказала тебе, — заявила Ф. Джэсмин, — что после свадьбы не вернусь сюда.

— Дурочка! Ты куда глупее, чем я думала. С чего ты выдумала, что они возьмут тебя с собой? Где двоим хорошо, там третий лишний. Для того и свадьба. Где двоим хорошо, там третий лишний.

Ф. Джэсмин никогда не умела оспаривать поговорки. Она часто пользовалась ими в своих пьесах и разговорах, но их трудно было оспаривать, и потому она ответила только:

— Подожди и сама увидишь.

— А ты про потоп, про Ноя и его ковчег помнишь?

— А это тут при чем? — спросила Ф. Джэсмин.

— А как Ной брал с собой зверей?

— Да замолчи же ты!

— По паре, — продолжала Беренис. — Ной взял всякой твари по паре.

Весь этот спор с начала и до конца был только о свадьбе. Беренис отказывалась понимать ход мыслей Ф. Джэсмин. С самого начала она словно хотела схватить ее за воротник, как закон хватает злодеев на месте преступления, и снова водворить туда, откуда она вырвалась, — в печальное сумасшедшее лето, которое Ф. Джэсмин казалось бесконечно далеким. Но Ф. Джэсмин была упряма и не поддавалась. Беренис старательно выискивала слабые места во всех ее доводах и с первого слова до последнего делала все для того, чтобы перечеркнуть свадьбу. Но Ф. Джэсмин не желала это допустить.