Участница свадьбы

Автобус ехал долго, но сейчас направление, в котором они ехали, не интересовало Фрэнсис, ей было все равно. С самого начала свадьба получилась странной, как карточные игры на кухне всю первую неделю июня в этом году. День за днем они играли в бридж, но никому ни разу не пришли хорошие карты, взятки не шли, игра не клеилась, пока наконец Беренис, заподозрив что-то, не сказала: «А ну-ка давайте пересчитаем карты». Они принялись за дело, пересчитали карты, и оказалось, что в колоде не хватает валетов и дам. В конце концов Джон Генри сознался, что сначала вырезал фигурки валетов, а потом, чтобы им не было скучно, и дам. Спрятав испорченные карты в плите, он тайком отнес вырезанные картинки домой. Вот почему игра в карты не получалась. Но почему не получилась свадьба?

С самого начала свадьба шла не так, как нужно, хотя Ф. Джэсмин не могла бы сказать, что, собственно, было не так. Когда она вошла в аккуратный кирпичный особнячок почти на самой окраине маленького, раскаленного солнцем городка, у нее разбежались глаза и все смешалось в одно — розовые бледные розы, запах мастики для пола, мятные леденцы и орехи на серебряных подносах. Все были с ней очень ласковы. На миссис Уильямс было кружевное платье, и она два раза спросила Ф. Джэсмин, в каком классе она учится. Но еще она спросила, не хочет ли она пойти в сад и покачаться на качелях, пока свадьба не началась, и спросила это тоном, каким взрослые разговаривают с детьми. Мистер Уильямс тоже держался с ней очень мило. Это был худой человек с болезненным лицом в глубоких складках, а кожа под глазами видом и цветом напоминала высохшую сердцевину яблока. Он тоже спросил Ф. Джэсмин, в каком классе она учится, — собственно говоря, на свадьбе ее только об этом и спрашивали.

Ф. Джэсмин хотела поговорить с братом и с его невестой, сообщить им свои планы, обсудить, как они втроем уедут и будут вместе. Но вокруг все время находились люди. Джарвис на улице проверял машину, которую ему кто-то одолжил для свадебной поездки, а Дженис одевалась в спальне в окружении красивых взрослых девушек. Ф. Джэсмин то уходила к брату, то возвращалась к его невесте и ничего не могла объяснить. Один раз Дженис обняла ее и сказала, как она рада, что теперь у нее будет сестричка; и когда Дженис поцеловала ее, Ф. Джэсмин почувствовала, что у нее сжимается горло, и не смогла ничего сказать. Когда Ф. Джэсмин вошла в сад поговорить с Джарвисом, он грубовато поднял ее на руки и сказал: «Долговязая Фрэнки ободрала коленки, косолапая, тощая, кривоногая Фрэнки». Потом он подарил ей доллар.

Она стояла в углу комнаты невесты, и ей нестерпимо хотелось сказать: «Я так люблю вас обоих, вы — мое „мы“. Пожалуйста, возьмите меня с собой после свадьбы, ведь мы должны быть вместе». Если бы ей удалось сказать: «Пойдемте со мной в соседнюю комнату, мне нужно кое-что сказать вам и Джарвису». Устроить так, чтобы они остались в комнате втроем, и объяснить им все. Если бы она догадалась заранее напечатать все на машинке, чтобы отдать им и они бы прочли! Но дома она об этом не подумала, а теперь ее язык отяжелел и прилип к гортани, дрожащим голосом она сумела спросить только, где фата.

— Быть грозе, — сказала Беренис. — Эти два скрюченных пальца никогда не обманывают.

Но фаты не было — только совсем маленькая вуаль на шляпке, и никто не блистал туалетами. Невеста вышла в дорожном костюме. Лишь одно утешало Ф. Джэсмин — она не надела свадебное платье перед выходом из дома, как собиралась, а потому вовремя поняла, что переодеваться не следует. Она стояла в углу спальни, пока не заиграли свадебный марш. В Уинтер-Хилле все были с ней ласковы, но только называли ее Фрэнки и держались с ней как с маленькой. Все это совсем не соответствовало ее ожиданиям, и как тогда, в июне, за картами, она каждую минуту ощущала, что все самым ужасным образом идет совсем не так.

— Перестань киснуть, — сказала Беренис. — Я придумала для тебя сюрприз. Вот прямо сейчас. Хочешь знать, что это такое?

Фрэнсис даже не посмотрела в ее сторону. Свадьба была как сон, в который она не могла вмешаться, либо как спектакль, в котором она ничего не могла изменить и в котором ей не дали роли.

В гостиной было полно гостей из Уинтер-Хилла, брат и его невеста стояли у камина в глубине комнаты. И, глядя на них двоих, она ощущала их как песню, а не как образ, который видели ее затуманенные глаза. Она смотрела на них сердцем, но все время думала;

«Я ничего им не сказала, они так и не знают». И эта мысль была тяжелой, как проглоченный камень. А потом, когда целовали новобрачную, когда в столовой подали завтрак, в праздничной суматохе и суете она все время держалась около молодоженов, но ничего не могла сказать. «Они не возьмут меня с собой», — думала она, и это было невыносимо.