Участок

Так было и с работой в совхозе. Мороки много, денег мало, охоты совсем никакой. И однажды Стасов взял да и бросил работать в совхозе. Уволился, начал заниматься своим хозяйством, рыбалкой, ульями и прочим, что было гораздо интересней. К нему приставали директор совхоза, профсоюзный руководитель, партийный руководитель, даже из района приезжал какой-то руководитель, и у всех был вопрос: «Почему ты, Стасов, не работаешь в совхозе, в то время как все работают в совхозе?» Стасов отвечал прямо: «А не хочу!» «Ты живешь на совхозной территории!» – напоминали ему. «Этот дом еще мой дед строил!» – отвечал Стасов. Руководители грозили мерами. Надежда плакала, уговаривала мужа, он стоял на своем, хотя, если честно, слегка побаивался. Руководители же были полностью уверены, что легко найдут способ прищучить Стасова. Но вдруг выяснилось: Стасова, не работника совхоза, не члена профсоюза, не члена партии, не члена и не сотрудника вообще ничего – нечем прищучить! Его даже нельзя обвинить в тунеядстве, поскольку мед и сельхозпродукцию он сдает официальным заготовителям из потребительской кооперации и имеет законный источник доходов. То есть руководители набрели вдруг на довольно-таки страшное открытие: оказывается, в условиях тотальной советской и партийной власти и государственного социализма человек может – и даже имеет право! – отделить себя и от советской власти, и от партии, и от социализма, и чуть ли не вообще от государства. Партийный чиновник областного масштаба, обобщивший эти результаты, перестал ходить на работу и взялся сочинять письмо в ЦК КПСС, озаглавленное: «Обнаруженные возможности уклонения от исполнения гражданского долга», где приходил к выводу, что если однажды жители СССР захотят договориться между собой и перестать работать на партию, социализм и государство, они запросто это могут сделать – и в тот же миг без контрреволюции и мятежа, без диссидентов и без происков ЦРУ первое в мире государство рабочих и крестьян перестанет существовать! Он дописал письмо до 156-й страницы, потратив на это четыре месяца, но не закончил: по просьбе домочадцев его свезли в психушку.

Это не значит, что Стасов следовал в жизни слепому принципу «хочу – не хочу». Он ориентировался, если можно так сказать, на разумность своих желаний. Он презирал ту логику жизни, которая диктует: «надо потому, что надо!». Его больше привлекала логика: «надо, потому что действительно надо». Вот ульи на зиму готовить для хранения в омшанике – действительно надо. Сено косить действительно надо. Детей поднимать действительно надо. И так далее. И он заметил, кстати, что это всегда совпадает с «хочется». И с ульями возиться, и детей поднимать – просто охота. А вот тащиться на сельский праздник только потому, что «надо, Романыч, людей уважить», – этого он не понимал. Уважить людей он мог и другим способом.

В результате о Стасове сложилось мнение, что он как бы немного нездешний. Не то чтобы марсианин, но... В общем, говоря просто, с легкой придурью мужик. Стасова это мнение не волновало, тем более что и жена и дети были людьми абсолютно нормальными. Володька даже чересчур нормальный. Зайди к нему в любое время дня и ночи родственник или сосед, или вообще посторонний человек, попроси его влезть на трактор и чего-нибудь привезти или отвезти, Володька протрет глаза и даже не спросит зачем, влезет и поедет. Эта безотказность почему-то считается лучшим качеством в деревенском жителе, с чем старший Стасов не согласен, но мнения своего другим не навязывает: жизнь не переделаешь!

Поэтому следователи к нему и не обратились, зная его репутацию странноватого человека и опасаясь путаницы. Сам же он к ним лезть не хотел: не чувствовал, что это действительно надо.

Кравцов, задав еще несколько вопросов и получив ответы, в которых не было принципиальных добавлений к уже сказанному, оделся и пошел в село. Цезарь ковылял рядом. Навстречу им шел Хали-Гали.

3

Навстречу им шел Хали-Гали.

– Здорово, Цирроз! – поприветствовал он Цезаря, одновременно прикладывая руку к козырьку фуражки и изображая отдание чести: так он любил здороваться с Кравцовым.

Кравцов усмехнулся.

– Цезарь! – поправил он.

– Да помню я, – засмеялся Хали-Гали. – Но вот какая штука, забыл! У меня утром память вообще никуда не годится. Днем лучше. А к вечеру вообще ничего не помню.

После этого Хали-Гали сел рядом со Стасовым на бережку и стал наблюдать. И увидел среди обычных удочек Стасова одну особенную – телескопическую, красивую, из какого-то синтетического материала.