Сегодня родителей было много с самого утра, и Игорь решил не идти внутрь клуба, а расположиться у его ребристой стены. Между каждой парой бетонных ребер были небольшие площадки на уровне метра от земли. На одной из них Елена Андреевна разложила провизию и сама села рядом. Игорь и Славик расположились по обе стороны от провизии и Елены Андреевны. Через каждые четыре-пять ребер сидела какая-нибудь компания. Когда Елена Андреевна вытаскивала из сумки курицу, Игорь машинально взглянул на ее часы, которые показывали десять минут первого.
— Ой, мама, я сейчас вернусь! Только сержанту доложу, что ты приехала. Надо через каждый час докладывать, — испуганно вскочил Игорь.
— Так ты сейчас придешь?
— Да, мама. Только доложу. Я быстро!
Слегка взволнованный небольшой просрочкой времени, Игорь поспешил в казарму. Тищенко быстро отыскал сержанта — тот чистил в кубрике сапоги. Игорь подошел, отдал честь и спросил:
— Товарищ сержант, разрешите обратиться? Курсант Тищенко.
— Слушаю, Тищенко, — не поднимая головы, буркнул Гришневич.
— Разрешите доложить?
— Докладывай.
— Ко мне приехали младший брат и мать.
— Ну и что? — не меняя интонации, спросил сержант.
Тищенко растерянно захлопал глазами. Он не знал, что ответить, поэтому молчал. Гришневич не спеша дочистил сапоги, затем впервые поднял глаза на Игоря и спросил:
— Чего ты молчишь? Я спрашиваю — они что, уехали уже, или еще здесь?
— Так точно, товарищ сержант — еще здесь.
— Так что ты стоишь?
— Разрешите идти к ним? — догадался спросить Игорь.
— Иди и не забывай докладывать через каждый час.
— Есть.
В коридоре Игорь встретил Лупьяненко.
— Что, мать к тебе приехала? — спросил Антон.
— Угу, — кивнул Тищенко.
— Хорошо, что приехала. Ко мне тоже вечером моя должна приехать. Как Гришневич — нормально отпускает?
— Да нормально, только я через каждый час, как дурак, должен взад-вперед бегать.
Увидев курицу, Игорь сразу же выудил ее из целлофанового пакета и вонзил зубы в холодное, но удивительно вкусное мясо. После армейской сечки курятина показалась Игорю восьмым чудом света. Ему представлялось, что чуть солоноватое, восхитительное мясо наполняет организм какой-то необычайной энергией. За первой куриной ногой Игорь съел еще одну, затем оба крыла и половину туловища. Он, наверное, съел бы всю курицу, если бы Елена Андреевна вовремя не переключила его внимание на другие продукты:
— Попробуй колбасы копченой, я ее вчера в Витебске купила. Огурцов поешь.
— Угу, давай, — голос Игоря едва пробился через наполненный едой рот.
Почти все курсанты вокруг, подобно стае зеленой саранчи, двигали челюстями, пережевывая все, что привезли родители. А те, которые не двигали, либо уже пережевали, либо еще только собирались это сделать. Со стороны любому было ясно, что курсанты делали это не от хорошего питания. В столовой действительно кормили прескверно, и курсанты здорово соскучились по нормальной пище, ежедневно получая массу, напоминавшую мелко насеченные отруби, скрепленные клейстером. Все это готовилось из вполне нормальных продуктов, и требовалось немалое мастерство, чтобы вместо супа приготовить бак горячих помоев.
— Ой, совсем забыла — я ведь тебе драчеников испекла! — всплеснула руками мать.
Елена Андреевна всегда говорила по-украински — «драченики», и все в семье привыкли к такому названию. Исконно же белорусское слово «драники» так и не прижилось, хотя так говорили все соседи. '«Драченики» — картофельные оладьи. Картошку предварительно протирают на терке (отсюда и корень слова в обоих языках). Драники являются национальным блюдом белорусов. Вообще же в Белоруссии знают и готовят несколько десятков блюд из одного лишь картофеля. За это белорусы и получили свое второе, народное название — бульбаши. К слову, в армии даже на территории Белоруссии готовят только одно «блюдо» — редкие картофелины, плавающие в крахмальной жиже.
— Давай их быстрее сюда! — обрадовался Игорь.
Пока Игорь поглощал содержимое банки, мать продолжала его расспрашивать о службе:
— Сынок, а зачем тебе опять докладывать идти?
— Зачем? — поддержал мать Славик.
— А кто его знает… Какой-то идиот придумал… Может быть для того, чтобы я с вами домой не сбежал или не напился где-нибудь? А, может, и для того, чтобы не ошивался неизвестно где, когда вы уедете. Черт, скоро опять надо идти.
— Надо, значит надо. Раз такой порядок — нужно выполнять. Это армия. Вон и так мы с тобой разговариваем, а в некоторых частях, говорят, родителей вообще до присяги не пускают, а если и пускают, то не больше, чем на час.
— Врут они, кто тебе такое сказал?! Хотя… Кто его знает? У нас здесь целая куча минчан. Я тут всем говорю, что у меня отец — начальник.
— Не надо так говорить. Какой же он начальник — слишком мелкая рыбешка. Вот ты врешь, а ведь детей начальников не любят.
— Почему это вру? Не такой уж отец и мелкий. А насчет любят — не любят… У нас тут половина роты из Минска, и у всех родители какие-нибудь шишки.
— Неужели половина роты?! А я слышала, что нельзя дома служить.