Учебник по химии

Так мы потихоньку и добрались до деревеньки. Я сам отнёс Ведит в баню на руках, положил на полку — потом ведунья меня выгнала. Там пряно пахло сухими травами, аж в горле першило от горечи с хвойным привкусом; бабка что-то уже наколдовала, пока я отсутствовал: на полу стояли миски с разными настойками.

Я зашёл в убогий домишко знахарки, который от бани не очень и отличался. Тот же запах сушёных трав, повсюду стоят склянки разных форм и размеров. Грязь, как в свинарнике: стара уже бабка хозяйство одной содержать. Но при этом — ни одного таракана. Точно, ведьма, и «слово знает».

Ждал я в избушке несколько часов. Чтобы не изводить себя мыслями, вышел во двор и принялся рубить дрова, кем-то уже распиленные чурки. Наверное, соседи или пациенты помогают старухе… Наконец знахарка вернулась:

— Помоги, соколик, девицу в дом донести.

Я принёс Ведит, накрытую тряпкой, и уложил на печку.

— Как она, жить будет?

— Будет, соколик, будет. И ребёночка вашего родит, не сбросит, и потом ещё кучу тебе нарожает.

— Какого ещё ребёночка?..

— А ты не знаешь, что ль? — карга хитро глянула на меня, повернув свой клюв набок. — Не сказала, значит… Через восемь месяцев у неё обязательно ребёночек будет.

Меня словно ножом в сердце ударили; в глазах потемнело. Моё нервное напряжение лопнуло натянутой струной, и ноги подкосились, как ватные: я рухнул на почерневшую от времени лавку.

— Эко вы, мужики, слабые, — ехидно проскрипела старая ведьма, трясясь от беззвучного смеха. — Вам про ребёночка скажи — и вы сразу хлоп в обморок. Дело-то житейское. Или это первенец у тебя?

Я покорно кивнул. Что-то врать и выдумывать сил уже никаких не имелось: голова стала пустой и ничего не соображала. Бабка поняла меня по-своему, но тоже правильно: набулькала из бутыли, заткнутой гнилой пробкой, вонючего, мутного самогона, подкрашенного травами, давшими ему жёлтый цвет, целую глиняную кружку и протянула мне. Грибочка, правда, не предложила. Я молча замахнул кружку одним залпом, без закуски — у меня аж дыхание остановилось, а голова сама собой замоталась вправо-влево. И всё. Больше я ничего не помню.

Проснулся я под утро, от пронзительного женского крика на улице. Вскочил: крик вырвался явно не весёлый, такие бывают только при нападениях. Окошко робко серело утренним рассветом, но зарева пожаров не видно. Я как рухнул, так даже свою куртку с защитными пластинами не снял, то есть встал полностью одетый. Осталось только схватить меч (щит остался в сарае с лошадьми, вот гадство!) и выскочить во двор.

По деревне носились мужики явно злобного вида. Меня увидели через плетень — и вот ко мне уже мчится озверевший бандит, целясь в меня окровавленной рогатиной. Зря он так: на холодную голову мог и понять, что наёмник не является лёгкой добычей. Осталось только сделать шаг вправо, уворачиваясь от удара, ухватить рогатину левой рукой и дёрнуть к себе и назад, за спину, ускоряя мужика ещё больше, и выставить меч остриём вперёд. Бандит с разбегу насадился на лезвие, прошившее его насквозь через живот. Я отпихнул его ногой и помчался в сарай.

Щит я забросил за спину: когда воюешь в одиночку, и не в поле, то в первую очередь нужно прикрывать свой тыл. Я озверел: да что ж это такое, а? Ведит при смерти, ещё, оказывается, и беременна, я злой с похмелья, а тут свора дураков будит поутру, выспаться не даёт!

Выбежал на улицу, огляделся. Во дворе напротив — детский плач и женские крики. Я бросился туда, разминая руку вращением меча вкруговую, и сходу ударил первого же бандита лезвием по затылку — только брызнуло. Безвольное тело свалилось с распластанной на земле женщины.

Потом пошла карусель.

Я носился по деревне, как угорелый: рубил, отмахивался, орудуя и мечом, и ножом, за кем-то гнался. Раньше я бы просто вскочил на коня и рванул отсюда побыстрее и подальше, но сейчас за моей спиной лежала больная девчонка, которую я никак не мог бросить, ни за что. Оставалось только в одиночку воевать с целой бандой.

Моя война ободрила местных: они схватились за топоры и вилы, пользуясь тем, что разбойники отвлеклись на меня. Вокруг меня стали появляться вооружённые мужики. Стало легче.

Вскоре всё было кончено. Кто не удрал — того забили.

Вот ведь шакалы: в таком нищем краю караулить прохожих на дороге — только время зря терять. Лучше сразу напасть и обчистить деревню: тогда улов тебя прокормит, — ну, хотя бы малость. Нападавших насчитывалось гораздо больше, чем тех, что напали на нас с Ведит в лесу, но они разбежались по разным дворам. Всё равно: если бы крестьяне не разозлились, то разбойники меня, несомненно, в конце-концов, просто задавили бы массой. Как всегда, испуг пришёл ко мне уже после боя, когда я приостыл. Но, даже успокоившись, я со злой обречённостью и досадой понял, что никуда бы не сбежал, даже если бы точно знал, сколько бандитов на нас напало: так и рубился бы, пока сил хватало, не оглядываясь на местных.