Учебник рисования

Гости осмотрели последние приобретения четы Портебалей, вынесенные на середину гостиной: картину русского авангарда («Г-н Гузкин удостоверил ее подлинность!») и скульптуру американского гения Карла Андре: одинаковые серые чугунные квадратики, разложенные по полу. Гости стали полукругом подле чугунных квадратиков. В чем же секрет этого произведения? — недоумевал Гузкин. Неведомо. Гузкин поднял один из квадратиков — может быть, что-то есть под квадратиком? Нет, ничего туда не положили — пусто. Он вернул тяжелый квадратик на место. Постоял, посмотрел. Загадочный какой мессидж. Но что-то это послание людям несомненно значит. Гость за его спиной заметил вполголоса: чем дольше я гляжу на эту вещь, тем больше я ее понимаю. Да, сказал Гриша, безусловно, — и повернулся. Перед ним стояла короткая полная женщина с фиолетовыми волосами и без шеи совершенно.

— Вы и есть Гузкин, — сказала женщина и протянула руку с короткими пальцами. Гриша поглядел в ее тяжелые коричневые глаза и подумал, что на него смотрит сама судьба.

— Вы Сара Малатеста.

— Вот мы и нашли друг друга.

IX

Вечером того же дня Гриша описывал своим друзьям эту встречу.

— Сара зовет к себе, — сказал он Ефиму.

— Живет, полагаю, у парка Монсо, — сказал Ефим Шухман; парижскую жизнь Шухман знал.

— Сара договорилась о моей встрече с директором Центра Помпиду.

— Гриша, это верный путь.

— Да, — сказал Жиль Бердяефф, — я рад за вас, Гриша. Поинтересуйтесь, кстати, у своих знакомых: может быть, им нужен редкий гарнитур карельской березы. Мне прислал Плещеев из Лондона. Уникальные предметы.

— Я обязательно спрошу. Уверен, что смогу Сару заинтересовать.

— Я потому останавливаюсь на этом вопросе, — мягко, но настойчиво сказал Бердяефф (как и его знаменитый дед, он не успокаивался, пока не обсуждал один и тот же предмет по нескольку раз), — что увлечение технодизайном сейчас уже неактуально. Люди обеспеченные должны понимать, что подлинный комфорт дают только натуральные предметы. Теплые тона карельской березы обеспечивают именно тот уровень покоя, который необходим состоятельному человеку.

X

— Ты пахнешь этой женщиной, — кричала ему вечером Барбара, — у тебя руки пахнут этой женщиной! — слова «эта женщина» она произносила так же, как Ефим Шухман произносил слова «эта страна», говоря о России, — ты был у этой женщины, я знаю, знаю! — и слезы стояли у Барбары в глазах.

Гриша слушал ее и не понимал, которую из двух женщин она имеет в виду.

— У тебя ее рыжий волос на рубашке!

— Ах, она про Клавдию, — подумал Гриша и сказал вслух: — Клянусь тебе, я иду завтра не к ней. — Это была совершенная правда: он шел в Центр Помпиду, а оттуда в парк Монсо.

— Подумай, вспомни, — Барбара плакала и говорила вещи, о которых, она сама знала это, впоследствии будет жалеть, — вспомни! Это мой папа привез нас в Париж! Это я ишачу за нашу квартиру! Ты ведь так хотел жить в Марэ!

— Как это некрасиво, — сказал Гриша Гузкин, — как вульгарно. Изволь: если тебе так удобнее, я готов платить за эту квартиру, пожалуйста.

Он отвернулся от Барбары, потом вспомнил, что ему есть что добавить, и добавил:

— Твоему отцу я весьма обязан. Однако прими во внимание: я несколько раз делал ему дорогие подарки. Да-да, именно подарки — например, я подарил ему набросок к своей картине «Утро пионерки». И эскиз картины с пионерской линейкой — я тоже подарил. Нет, я не считаю того, что дарю. Уж если я подарил, — то я сделал это от чистого сердца. Просто я хочу обратить твое внимание на то, что это вещи чрезвычайно ценные. Пройдет совсем немного времени — и твой отец сможет их выгодно продать.

— Зачем ты так, — плакала Барбара, — ты же знаешь, папа никогда не станет продавать твои подарки. Он так тебя ценит.

— Почем я знаю, что будет завтра, — сказал Гриша. Он действительно не знал, что будет, — может быть, завтра твоему папе захочется обратить эти вещи в деньги. Мы все взрослые люди, — сказал он значительно, — и понимаем, что искусство стоит больших денег. Я приглашен в Центр Помпиду, — прибавил он, — думаю, эти люди разбираются в искусстве.

— Я так рада, я так рада, Гриша, — сквозь слезы говорила Барбара, — ты всем своим творчеством это заслужил. Кто же, если не ты?

— Да, — сдержанно сказал Гриша, — думаю, что заслужил эту выставочную площадку. Уверен, Франция поймет меня. В конце концов, мой мессидж — крик человека из застенка — должен быть близок французам, которые еще помнят немецкую оккупацию. Всего пятьдесят лет назад боши топтали Париж. Всего пятьдесят лет миновало с тех пор, как ваши танки лязгали по Елисейским полям! Именно так, — жестко сказал Гузкин, а слезы двумя нескончаемыми потоками лились из глаз Барбары, — именно так. Полагаю, что судьба еврея доступнее для понимания французам, нежели немцам — тому народу, который оккупировал Францию и жег евреев в печах. Именно так, госпожа фон Майзель…

— Но ведь мы же, но я же, но папа, — волнение и слезы мешали Барбаре фон Майзель говорить.