Учебник рисования

— Щукин тебе не платил. Платило Открытое общество, которому платил Ричард Рейли, который брал у Щукина нефть и месторождения, а ему давал власть над мужичками в Тюмени, — вот и все. Твои деньги не пахнут, правда, Боря? Тебе профессор в Бостоне аккуратные купюры платил, тебе чистенький мальчик деньги в окошко выдавал, а мальчик ведь не виноват, не так ли? Щукин — вор, понятно. А милые мальчики, что сидят в его офисе, — они кто? Менеджер, которому Щукин платит официальную зарплату за то, чтобы менеджер приумножал награбленное, этот человек — вор или нет? На нем есть вина или он не виноват? Менеджер сам не крал, он только получал ворованные деньги в качестве вознаграждения за то, что стерег ворованное добро, — вот и ответь мне, поборник закона: является менеджер соучастником кражи? Банкир принимает на хранение ворованное — так скажи: хранитель награбленного — он виноват или нет? Как в законе прописано: соучастник преступления — преступник? А западные просвещенные учителя наши, честные скупщики краденного, — они виноваты или не очень? А те идеологи, которые это воровство узаконили, — они виноваты или не сильно?

— А ты свои деньги откуда брал? — спросил Кузин зло, и даже вздрогнул от ярости — он представил себе размеры гонораров Струева. Рассказывали люди осведомленные, какими суммами оперирует Семен Струев. Даже Гриша Гузкин, хоть и отмечал свое финансовое первенство, но говорил о струевских сбережениях. Гузкин намекал, что Струев пользуется советами банкира, порекомендованного ему Гузкиным. Откладывает, копит, хитрец, и квартиру, небось, присмотрел себе в цивилизованном мире. Кузин побурел лицом, обида плеснулась в его мясистой груди. Ишь, лицемер, корит деньгами его, нищего профессора, а сам купается в банкнотах. — У тебя что, деньги чище?

— Оттуда же и я брал, — сказал Струев. — Откуда же еще? Грязные деньги. Других денег нет, не придумали. Правда, я не писал оправданий для подлецов, не подводил под воровство теоретическую базу. Правда, я не радовался тому, что ввели новый закон, как обирать мужика. Правда, я не говорил себе, что заслужил ворованное честным трудом. Правда, я не гордился тем, что попал в число избранных, тех, кто берет деньги по праву цивилизованного. А в остальном ты, Боря, верно говоришь — и я такой же вор, как ты. Хотел набрать побольше — и смыться. А потом понял: не очень это здорово получается. За свои деньги я отвечу. А ты — за свои — ответишь?

— Перед кем я должен отвечать? — крикнул бурый от ярости Кузин. — Перед тобой, что ли? Праведник! Набрал капиталов, а мне за три копейки отвечать?

— А ведь ты просто трус, Боря. Вот в чем дело. Всегда был трусом.

— Я — трус?! — И Кузин сделал шаг вперед. — Я сказал и написал такое, за что славянофилы меня распнут! Я — трус?!

— Неужели ты что-то храброе в жизни сделал? Ленина пинал, когда разрешили. Сталина хаял, когда можно стало. А раньше тихо сидел, зарплату институтскую берег. Всегда будешь с тем, кто сильнее — лишь бы не ошибиться, кто сегодня главный. Сначала ты растерялся — никуда служить не зовут, опасливо тебе стало. А поманили на службу — ты и пошел. Помнишь, раньше ты от иностранных корреспондентов убегал: думал, в профкоме узнают, выговор влепят. Это уже потом ты не от них, а за ними бегал: боялся, не догонишь. А теперь — ты погляди, Боря, — они уже у себя чистку проводят. Расчищают рабочие места для верных. Отработанный материал — в расход. Розу Кранц посадили — ты за нее бороться пошел? Ну, плакатик бы нарисовал, — да и на улицу вышел, хоть какое-то дело.

— Почему я должен вмешиваться в отвратительную историю? Меня криминальные истории не касаются! Речь идет о мошенничестве!

— Но мошенничество и есть главный двигатель государственного строительства — иного двигателя нет. Если все развитие осуществляется путем мошенничества в особо крупных размерах — зачем же от мелкого мошенничества нос воротить?

— Демагогия!

— Ты мужчиной, Боря, никогда не пробовал быть? Конечно, трудно. Зато интересно.

— Требуется строить правовое государство, — сказал Кузин, цедя слова, — и работа эта не простая. Кто-то крадет. Кто-то впадает в соблазн. Мы движемся к цивилизации, идем быстро, потери неизбежны. Общими усилиями строим правовое государство — это я считаю единственным мужским поступком в России. А бандитизм и бесовщину — отвергаю.

— Правовое государство или не правовое — какая разница? Государственное право к людям не относится.

— Нет уж, извини! Строить внутренний Рим в окружении варваров — непростая задача! Что касается меня, я предпочитаю радикулит демократии — раку тоталитаризма. — Кузин сам почувствовал, что высказался несколько высокопарно, но, впрочем, и момент был ответственный — требовалось пафосное высказывание.

— А я думаю, — сказал Струев, — что разницы никакой нет. Один врач ставит один диагноз, а другой врач — другой диагноз. Бывают такие случаи: думают, что боли от радикулита, а это уже метастазы.

— Метастазы! — сказал бурый Кузин. — Я занят тем, что выжигаю метастазы из сознания людей. Я — врач, спасающий общество.