Учебник рисования, том. 1

Татарников поклонился и отправился вслед за женой своей, Зоей Тарасовной. Остается лишь гадать, как сложился у них последующий разговор; впрочем, угадать несложно.

Растерянный Соломон Моисеевич высказал супруге горькие упреки (Танюша, как ты могла?), помянул основные заповеди морали (не судите, да не судимы будете), принципы общежития (Татарниковы - наши добрые друзья уже много лет подряд) - и Татьяна Ивановна сказала в ответ следующее.

- Ах, так ты на ее стороне, - процедила Татьяна Ивановна презрительно. - Что же ты стоишь? Догони ее, свою зазнобу, в ножки поклонись. Бровки-то у нее выщипаны, каблучки цокают - видная женщина! Тебе такую жену надо, Соломон, а не деревенскую бабу! Скажи ей так: жена у меня мужичка, обихода барского не знает. Вы уж не серчайте, барыня, я свою жену велю на конюшню послать. Ты вывернешься, жену всегда предашь!

- Как я тебя предал, Танюша?

- Как всегда вы с матерью людей предавали - так же ты и меня предал.

- Кого же мы предали? - спросил с горечью Соломон Моисеевич.

- А всех подряд.

- Мы были искренними революционерами, людьми чести.

- Чести? - Татьяна Ивановна скривила губы, - какой такой чести? Где у твоей матери честь была? Только не под юбкой, там у нее чести не водилось! Из постели в постель перекладывалась, прошмандовка. Честь! Честь, это когда работают с утра до ночи и зарплату домой несут. Честь, это когда жену уважают. Честь, это когда делом занимаются, а не лясы до утра точат. Чести захотели! Ишь чего выдумали!

- А я делом не занимался, по-твоему?

- Каким делом? Что же ты такого сделал, Соломон Моисеевич?

- Я, - дрожащим голосом сказал Соломон Моисеевич, - мир старался понять.

- И много понял?

- Много.

- Что-то мне это понимание не пригодилось. У меня чулок незаштопанных нет! Вон, Зое Тарасовне-то как повезло: ей и первый, и второй - оба несут. Уважают. А я хвостом не вертела, а на чулки недраные - не выслужила! Хоть бы какого Гульфика Хабибулича завела - так ведь не завела! А слова доброго не дождалась! Ни от тебя, ни от матери твоей!

- Не трогай мать!

- Чего ж мне твою мать не трогать! Полное право имею. Жизнь мне искорежила, ведьма.

- Я решительно прекращаю всякие разговоры.

- Как жене родной кости перемывать, ты поговорить любишь. С дружками своими. С профессорами! Тьфу! А со мной что разговаривать! Черная кость!

- Не буду отвечать! Разговаривать не стану!

- А что же ты делать тогда станешь? - искренне изумилась Татьяна Ивановна. - Кроме как разговоры разговаривать, ты ведь и не умеешь ничего.

- А что же я уметь, по-твоему, должен?

- Я не переборчивая, мне хоть что сойдет. Чему-нибудь научись, и то ладно будет.

- Я всю жизнь учусь!

- Он всю жизнь учится! Только жену подходящую найти не сумел! Зачем мужичку в семью брать! Мать тебя плохо выучила, ведьма бессердечная!

- Моя мать умерла!

- Сдохла наконец, теперь по ночам ходит, косточки грызет.

- Как ты смеешь!

- Ты по сыну так не кручинишься, как по этой ведьме. Сыночек умер! Кровиночка! В землю зарыли, в землю холодную! Она ему душу измотала, революционерка поганая. Она и под землей его найдет, ведьма. Под землей будет косточки грызть.

- Ты с ума сошла. Ты сошла с ума.

- Пашенька один остался, так ты и его заберешь! Подучишь его, чтоб меня травить! Отдашь Пашеньку своей матери - она его тоже станет грызть. У-у, ведьма!

- Замолчи! Соседи услышат!

- Перед соседями стыдно? А перед женой не стыдно? Пусть люди слышат, пусть! Пусть знают про ведьму подлую!

Так прошла беседа Соломона Моисеевича с Татьяной Ивановной. Супруги разошлись по комнатам и остаток вечера страдали: Татьяна Ивановна улеглась лицом к стене на свой узкий продавленный диванчик, Соломон же Моисеевич сел в своем кабинете за стол и сидел без движения, охваченный глубокой печалью. Рукописи его лежали перед ним на столе, однако настроения для творчества не было. Он попробовал редактировать уже написанное, однако переживания мешали сосредоточиться. Так и сидел он, сутулясь, пока Татьяна Ивановна не позвала его ужинать; в молчании супруги съели диетический творожок и в молчании выпили отвар из ромашки.

II

На следующий день Соломон Моисеевич вызвал Павла для беседы. Татьяна Ивановна затворилась у себя, предварительно накрыв в кухне стол, а Соломон Моисеевич расположился с внуком на кухне и, прихлебывая чай, сказал внуку так:

- Ты не знаешь, как я одинок

- Ну что ты, дедушка.

- Да, я чувствую себя совершенно одиноким.

- Мы все с тобой.

- Не надо говорить понапрасну. Зачем? Я совсем один.

- А бабушка?

- Твоя бабушка стала мне чужим человеком. Это горькая правда, и ты должен ее знать.

- Все-таки, дедушка, вы прожили вместе много лет, не могла она вдруг стать чужой.

- Ты многого не знаешь. Мы всегда были разными людьми.

- Как это грустно, дедушка.

- И теперь я живу с чужим человеком.

- Все-таки это не совсем так

- Я считаю, что мой внук, - сказал Соломон Моисеевич значительно, - должен знать правду. Я полагаю, это мой долг - поделиться с тобой своими чувствами.

- Конечно, дедушка.

- Мы всегда были с тобой друзьями. Разве я всего лишь дед? Я прежде всего друг тебе, и, надеюсь, мы единомышленники.