Учебное пособие по строительству замков из песка (сборник)

И только тогда, когда я, совсем проснувшись, спускался по лестнице в гостиную, мне неожиданно стало понятно, о чём шла речь. А прослушанная на автоответчике запись разъяснила подробности и окончательно меня успокоила:

«Здравствуйте! – говорила моя новая знакомая на этой записи. – Вам звонят из ветеринарной клиники. Джинкси сейчас лежит на операционном столе. Всё идет нормально. Но доктор хочет узнать у вас, не желаете ли вы сделать дополнительно… (название предлагаемой процедуры я так и не распознал). Это будет стоить… Перезвоните нам как можно скорее…»

В торопливых устах бестолковой помощницы ветеринара, неправильно записавшей телефонный номер хозяина пациента, загадочный «ёрдок» означал: your dog, ваша собака.

Джинкси, прости меня за невольное участие в твоей судьбе! Возможно, из-за меня тебе так и не отрезали (или не пришили) что-то очень важное за 75 долларов и сколько-то там центов…

Гудбай, Руби Тьюздэй!

– Всю свою взрослую жизнь я была designated driver [13] , – сказала мне красноволосая Руби [14] .

Это все остальные могли беспечно веселиться на вечеринках, заглатывая немереное количество пива, джина и вина. Это Пит мог набраться так, что засыпал в чужой ванной. Это Остин мог выть с чердака привидением, доставляя море несказанного удовольствия окружающим. Это Джеки могла целоваться по очереди с двумя-тремя парнями и беспечно отключиться где-нибудь на кушетке у камина. А вот, смотрите, Джона вытащили в одёжке из бассейна…

Все остальные, но не Руби.

Почему Руби должна всегда думать, как благополучно развезти по домам весёлую компанию друзей и подружек? Кто просил её об этом?

Впрочем, иногда они просили.

– Руби! Ты же не пьёшь, правда? Ты же подбросишь меня домой? Где стоит твоя машина, детка?

Но чаще всего это получалось само собой. Целый вечер нужно было тянуть одну-единственную бутылочку «Гиннесса», временами удивляясь тому, что окружающие вытворяют на пьяную голову. Но никогда не удивляясь вслух. Людям хочется веселиться – ну, и отлично. А я-то не могу, мне ещё нужно довезти их до дома в целости и сохранности, и чтобы полицейские не придрались. И мне совсем не хочется вытворять такие глупые штуки, как они…

Руби Голдстайн родилась и прожила восемнадцать лет в крошечном городке, в двадцати милях к северу от Чикаго. Просторные двухэтажные дома сливочного цвета с аккуратными крышами «под черепицу». Почти нет пыли и грязи, потому что нигде нет ни клочка открытой земли: всё застелено рулонами чистой, чересчур зелёной травы, которую с маниакальной тщательностью стригут хозяева домов каждую неделю. Близкое, тёмно-синее, громадное (чем не море?) пространство озера Мичиган. Нестрашные «хэллоуинские» маски и конфеты, конфеты… корзинки конфет, ведёрки конфет, которых тебе никогда не съесть. Жёлтые угловатые школьные автобусы, которые с точностью до шага останавливаются каждый будний день – утром и вечером – в определённом месте на твоей улице. Рождественская толстуха-ёлка, в золотых лентах и пышных красных бантах, открытая взглядам в широком, никогда не зашторенном окне гостиной соседского дома. Или изящная девятипалая ханукальная менора и нежно светящийся «моген-довид» [15] на окне гостиной твоего дома – на окне, точно так же совершенно не закрытом от взгляда с улицы…

Спокойно, одинаково и скучно.

Потом она шесть лет прилежно учила в университете много нужных и ненужных предметов и русский язык. И там, в студенческих компаниях, опять ответственно и постоянно развозила друзей по домам. Но, уже почти получив степень «магистра» одной очень важной и очень узкой культурологической специальности, вдруг неожиданно сказала себе: «Я еду в Россию. У меня дедушка из России. Я буду практиковаться в языке и собирать материал для работы о русской альтернативной поп-культуре. Там сейчас – перестройка, это должно быть нескучно». В её университете существовали какие-то научные связи с питерским университетом – туда Руби и отправили.

В Питере, куда она прилетела с подружкой и сокурсницей Фиби, действительно была перестройка: суматоха на одежных рынках, всеобщая, уже не скрываемая тяга к иностранцам, во сто крат усиленная пустотой магазинов, осенней грязью на улицах и беспощадными разборками малюсеньких злобных «предпринимателей». Вовсю гремел рок, почему-то называемый «русским», очнулось от дурмана телевидение, кипели фестивали, выставки, «инсталляции» и «тусовки».

О скуке не могло быть и речи.

Они устроились в одном из общежитий университета. С удовольствием ездили в трамваях и троллейбусах, которых почти нет в Америке.

И вот Руби уже стоит в очереди в «Гастрономе № 1» на Невском и лихорадочно соображает, что сейчас вот-вот подойдёт очередь и нужно будет выдавить из себя… как они это говорят: «Мне поло-вину кил… кило-грамма кол-ба-сы, по-жа-луй-ста!» Или не так? Надо послушать, что скажет вон та старушка впереди, в странной шляпке на голове. Плохо слышно, в магазине такой шум! Кажется, она попросила… «полкило». А этот, что прямо передо мной, он вообще не сказал «пожалуйста»…