Учебные годы старого барчука

Программа знаний по географии была, таким образом, упрощена у нас донельзя, и казалось, все мы должны были у Ивана Семёныча круглый год кататься на четвёрках и пятёрках. Однако природа человеческая брала своё, и при всей нашей уверенности в невнимании и неведении нашего наставника, далеко не всякий из нас был настолько дерзок духом, чтобы, не зная урока, городить вместо него какую-нибудь вольную географическую чепуху. Напротив того, к удивлению нас самих, нередко даже достаточно смелые и наглые из нас смущённо заминались и смолкали, нечаянно наскакивая на слабые места урока, и этою наивностью ещё неиспорченной совести выдавали себя головою даже такому нерадивому и немощному стражу науки, каким был наш чудак Иван Семёныч.

Зато были среди нас и виртуозы своего дела! Особенную опытность и знаменитость в этом искусстве приобрёл Саквин. Его всегда приветливое, ласково всем улыбавшееся лицо и его певучая мёдоточивая речь, сладко подвывавшая во всех особенно выразительных местах, кажется, были устроены природою нарочно для того, чтобы удалить от непроницательного слушателя малейшее подозрение в неискренности и плутовстве. Казалось, это выходил к кафедре не ученик четвёртого класса знаменитой крутогорской гимназии, прошедший огнь и воду и медные трубы, насквозь прожжённый всякими сокровенными пансионскими художествами, а наивный младенец, только что раскрывший на мир Божий свои кроткие глазки, во всей чарующей детской невинности.

Бывало, вызовется у Ивана Семёныча первым, выйдет на середину класса так смиренно и прилично, будто несколько оробевши, такой аккуратный, чистенький, гладко причёсанный, нигде пушинки нет, обдёрнется кругом и станет себе валять, ни разу не читавши, какое-нибудь Португальское королевство или Швейцарский союз, не останавливаясь ни на одном слове, плавно, уверенно, ну точь-в-точь как по книжке читает! Фантазия и находчивость его были изумительны. В течение каких-нибудь пятнадцати минут он успеет наделить скромную Португалию таким множеством необыкновенных городов, удивительных рек и гор, грандиозных исторических событий, какого эта счастливая страна не будет в силах вместить в течение ещё многих грядущих столетий, даже если бы ей удалось в самом скором времени включить в свои пределы не только Испанию с Балеарскими островами, но и соседнюю Францию. Он с великодушною щедростью валил в неё без разбора все сколько-нибудь подходяще звучавшие имена больной нашей стенной ландкарты, не стесняясь частями света и другими подобными предрассудками.

— Порторико, значительный портовый город при устье реки Аранжуэц, с 375000 жителей, — громко и храбро импровизирует он, — славен своими многочисленными табачными фабриками и всесветною торговлею сельдью. Близ него находится великолепный летний дворец португальских королей, построенный в пятнадцатом веке королём Альфонсом двенадцатым.

Иван Семёныч не успевает хорошенько вслушаться и сообразить, а уж певучий поток речи, звенящий очень правдоподобными окончаниями и нисколько не невероятными статистическими и историческими подробностями, смело проносится далее, не давая опомниться ни классу, готовому разразиться общим неудержимым хохотом, ни недоумевающему географу.

— Фернамбуко, в провинции того же имени, в 1734 году здесь была одержана блестящая победа над соединёнными силами испанцев и французов храбрым португальским генералом Гонзалесом. В окрестностях его славные ещё в древности богатые ломки мрамора, — отчаянно продолжает Саквин, не спуская с подозрительно вслушивающегося наставника ясных, как небесная лазурь, голубых очей.

Истощив запас удержавшихся в памяти имён, всяких Фернамбуко и Порторико, он беззастенчиво пускает им вдогонку летучие плоды собственного вдохновения.

— Харатойя, славная своим древним монастырём, — вытягивает он нараспев. — В день святого Иеронима в монастырь этот собирается до 200000 богомольцев. Из гавани его вывозится на 3 миллиона 540 тысяч апельсинов и лимонов, так как окрестности его знамениты своими садами и виноградниками.

Ивану Семёнычу все эти подробности начинают казаться настолько интересными и характерными для португальского королевства, что он сам незаметно увлекается ими и поддакивает наглому вранью Саквина одобрительными кивками головы. И вот при общем, непостижимом для Ивана Семёныча хохоте класса, он с благодарным чувством ставит Саквину в классном журнале тщательно закруглённое пять; а шельма Саквин, расшаркнувшись перед ним с почтительным смирением, как ни в чём не бывало, и с самою умною физиономиею, чтобы не возмущать сочинительских нервов Ивана Семёныча, на цыпочках возвращается на своё место, к великой досаде Беловодова, который добросовестно зубрил весь вечер географию и едва заслужил от Ивана Семёныча всего тройку за то, что его неуклюжий и тяжеловесный язык, не изощрившийся в искусстве дерзкого вранья, два раза спотыкался перед мудрёными чужеземными названиями.