Учебный брак (ЛП)

― Неважно, что она сказала. Она не заслужила быть униженной перед целой школой. Вылей все это дерьмо на меня — без проблем! Поступи так со мной — я могу принять это! Но оставьте ее в покое. Она не способна принять это. Она очень ранимая.

— Ранимая? — Я не смогла сдержаться. ― Да ладно, Аманда почти так же ранима, как сиденье для унитаза.

Несколько парней в толстовках СШВК начали хихикать. Придурки.

— Она гораздо более ранимая, чем ты! — сказал Тодд. — Ты абсолютно бесчувственная.

Я попятилась.

— Что? Я не бесчувственная!

— О, пожалуйста, Фиона. Ты наименее чувствительный человек из тех, кого я знаю.

— Как ты можешь такое говорить?

Ветер переменился, дым начал лететь мне в лицо и щипать глаза. Я прищурилась и заморгала.

— Потому что это правда, Фиона. Ты нахлобучиваешь свою «мне насрать» позицию, а потом сидишь, сложа руки, и осуждаешь всех остальных.

Осуждаешь всех. Это именно то, что я сказала Марси. Надеюсь, это ужалило ее так же сильно, как меня.

Тодд продолжал наезжать.

―Ты думаешь, что знаешь о людях все, но это не так. Если бы ты остановилась на одну секунду — только на одну секунду — и подумала, как все выглядит для кого-то другого, а не только для тебя, то могла бы не быть таким снобом.

— Сноб? Я бесчувственная, и я сноб? Почему, черт возьми, ты такой подлый? Что с тобой не так, черт побери?

Тодд саркастически засмеялся.

— Видишь? Ты опять за свое. Должно быть, это со мной что-то не так. Невозможно, чтобы что-то не так было с тобой.

Он мог с таким же успехом дать мне пощечину.

— Пошел ты, Хардинг, — воскликнула я.

Я развернулась и пошла. Через десять шагов Джонни догнал меня. Я повернулась и сказала:

— Чего ты хочешь, Джонни?

Предполагалось, что слова будут оскорблением, а не вопросом.

— Ты забыла это, — ответил он, запыхавшись. В руках у него были мои очки.

Я была так зла и так сильно кричала, что даже не заметила, что не могу нормально видеть. Я выхватила очки у него из рук.

— Спасибо.

Я обернулась, чтобы уйти.

— Он ошибается, ты же знаешь, — сказал Джонни. Я замерла.

Он продолжил:

— Тодд. Он заблуждается.

Я ответила через плечо:

— То, что ты так говоришь, очень мило, Джонни. Спасибо. Увидимся.

— Фиона!

Господи, что надо этому парню? Я вздохнула и повернулась к нему лицом в последний раз.

— Что?

Он подошел ко мне ближе.

— Ты не бесчувственная. Я надеюсь, что ты знаешь это. И ты не сноб. Не слушай его. Ты… — Он взялся за угол своей черной кожанки и начал возиться с ним. — Необычайная. Ты удивительная, Фиона. И я просто подумал, что ты должна это услышать после того, что сказал Тодд. Ты не такая, как он говорил. Я думаю, ты замечательная. Действительно замечательная. Ты мне нравишься, Фиона. Сильно нравишься.

Святое дерьмо. Он это серьезно? Джонни Мерсер действительно выбрал этот момент, чтобы рассказать о своей симпатии ко мне? Может ли эта ночь стать еще хуже?

Все, чего я хотела, — это как можно скорее попасть домой, лечь в постель и забраться под одеяло. Я была готова использовать любые средства, чтобы ускорить это. Я поместила ладонь в воздухе между нами.

— Я ценю это и все такое, Джонни, но знаешь что? Я в порядке. И на самом деле… — Я покачала головой, чтобы он не пропустил мое сообщение: — Меня это не интересует.

Я ушла от него так быстро, как только могла. Затем побежала. Нужно убраться оттуда. Подальше от Джонни Мерсера. Подальше от костра. Подальше от чирлидинга. Тодда и Аманды. Марси и Гейба. Подальше от школы.

Долбаная школа. Долбаное обучение браку. Долбаный выпускной класс. Долбаная жизнь. Я просто хотела оказаться дома. Поэтому я побежала туда сквозь холодную ночь.

Глава 19

Следующим утром я не вылезала из постели почти до одиннадцати. Мои глаза опухли от слез и жутко болела голова. Я потратила полночи, думая о Марси, о том, что, во-первых, она встречалась с Гейбом, и, во-вторых, она лгала мне об этом месяцами. Чем больше я позволяла этим двум мыслям барабанить в моем мозгу, тем больше осознавала, что Марси предпочла Гейба мне. Предательство в чистом виде.

Я спустилась вниз и проглотила пару таблеток ибупрофена[24]. Схватила чашку кофе и сгорбилась около нее за столом, пока папа напротив меня читал книгу.

Я услышала звук захлопывающейся входной двери. Вошла мама, помахивая газетой.

— Она здесь! — прощебетала она.

Я застонала и пробормотала:

― Что и где?

Мама развернула газету передо мной, говоря:

― Сибил Хаттон, президент родительского комитета, попросила какого-то знакомого из «Трибьюн»[25], и они написали историю про нас. И гляньте-ка — первая полоса!

Но это была не просто первая полоса, это был заголовок: «Женщина из пригорода опротестовывает учебные браки: школьный комитет и 300 человек полностью согласны». И это была не маленькая городская газетёнка. Не скучная и неинтересная «Ежедневная Бухгалтерия». Это была «Трибьюн»! Чикагская газета. И на первой странице лицо моей мамы вместе со статьей в две колонки, в которой описывались ее усилия, направленные на отмену курса.