Учебный плац

Однажды шефу, видно, захотелось узнать, многому ли я у него научился, мы проходили по посадкам плодовых деревьев, совершали воскресный проверочный обход, я больше при этом помалкивал, но мне радостно было идти с ним рядом и его слушать. Мы проверяли верхушки побегов, гибкость веток и пазушные почки, и неожиданно он меня спросил, что это означает, если на ветках появляются желваки, борозды или скручивания, и я ответил, что это скорей всего рак, и он удивленно на меня посмотрел. И сразу же затем спросил, о чем говорит ранняя осенняя окраска и преждевременное появление пазушных почек, и я сразу же понял, что это «ведьмины метлы», и сказал это. Тут он еще не изумился, но когда я ему доказал, что я все знаю о поникании ветвей яблони и о ямчатой болезни, при которой особенно у плодов груши появляются углубления и наросты, тут он действительно поразился и сказал:

— В один прекрасный день, Бруно, тебе здесь будет нечему больше учиться.

И вечером за ужином он еще раз повторил:

— Нашего Бруно скоро тут уже никто не сможет учить, как и что делать, он разбирается даже в вирусных заболеваниях.

Эвальдсен, он, возможно, стал бы мне помогать хозяйничать, а также Элеф и его люди стали бы, да и многие еще в Холленхузене были бы готовы работать по моим указаниям, но кто станет делать все в конторе, этого я не знаю, а ведь лишь в конторе рассчитывают, какой доход принесут участки. Шефу не требовался учетчик, он в период вегетации просто прикидывал число растений, годных на продажу, и его прикидки всегда оказывались верны и хранились в конторе; а когда он позже их сравнивал, то сразу видел, какие культуры и на каком участке уже однажды выращивались и где возникала опасность почвоутомления. Очень часто он в конторе решал, что надобно делать на участках.

Болен, и почему только они говорят мне, что он болен и временами не отдает себе отчета в своих поступках? Однажды Доротея пожаловалась Ине, что шеф совсем перестал следить за собой, Магда это сама слышала и тоже подтвердила, что вещи шефа никогда еще не были такими грязными, как в последнее время, и рубашка, и посуда в его комнате, а однажды утром и простыня, но Магда не сказала, что шеф болен, в крайнем случае по-стариковски забывчив и рассеян, вот что она сказала. Слабоумие. И кто только это придумал? Я сделаю все так, как он этого хочет: буду слушать, пережидать и ничего не подписывать, ничего.

А вот опять эта машина, как медленно она поднимается по Главной дороге, как колеблются снопы света от фар над посадками, скользят по крепости и ложатся на клумбы с розами шефа, возможно, это вернулась домой Магда. Да, это она, с ней нет никого, значит, она оставила Лизбет в больнице, она быстро пересекает световой сноп, ее удлиненная тень на террасе, наверно, она еще собирается все доложить, прежде чем идти ко мне. Если только будет возможно, она принесет мне что-нибудь поесть, но я не огорчусь, если она окажется перед моей дверью без пакетика, без корзинки.

Мы не станем опускать шторы. Будем сидеть при лунном свете. Сначала она расскажет о Лизбет, а потом я расскажу о шефе и обо всем остальном. А когда все будет сказано, мы с ней ляжем. Загадывать о том, кто из нас первый уснет, нам незачем, потому что ей всегда удается заснуть первой. Ее деревянные бусы, прежде чем лечь, она их снимает. Стучать, сегодня ей незачем будет семь раз стучать, я буду ждать, пока она не появится из-за рододендронов, и едва она поднимет руку, чтобы стукнуть, я сразу же отворю и втяну ее сюда.

Нет-нет, Эвальдсен, я не проспал, у меня был разговор с шефом и с теми, другими, надо было кое-что выяснить, а еще я должен был кое-что передать в крепость, это потребовало времени, все нужно было обдумать, но вот я готов, иду.

Теневой навес, пойдем к большому теневому навесу, чтобы еще раз натянуть как следует сети. Как поживает шеф? Ну, как ему поживать, у него всегда свои планы, в его возрасте приходится многое приводить в порядок, но он вот-вот опять появится на участках, я так думаю.

— Ну, значит, хорошо.

Наверняка он что-то знает, и у него есть об этом свое суждение, ведь кто так отводит взгляд и про себя ухмыляется, тот давно составил себе из всего, что услышал, собственное мнение, а слышать они тут, надо думать, кое-что слышали.

— Возьмись за другой конец, Бруно, я останусь здесь, — говорит Эвальдсен и закуривает для начала свою залатанную носогрейку.