Учебный плац

Холле, он приказал им пересечь разлившуюся в половодье Холле, им и другим солдатам их взвода; некий враг занял деревянный мост, а потому у них оставалась единственная возможность перебраться на другой берег, стало быть, шагай в воду с оружием, один за другим, и тот Малыш тоже, этот слабак, которого они прозвали Пекарь за его бледную пористую кожу, ему не помогло, что он пожаловался фельдфебелю на колющую боль в боку и признался, что не умеет плавать, — по знаку фельдфебеля он тоже вошел в Холле, подняв над головой винтовку. Туман поглощал все звуки, сосущие и булькающие, их шлепанье по воде, враг на противоположной стороне вряд ли обнаружил бы их, двигались они против течения, крутясь, нащупывая ногами дно, к низменной части берега. Но тот крик, его и туман не смог поглотить, крик о помощи, крик отчаяния, кто-то его издал; когда Пекарь, по-видимому, не найдя внезапно дна, погрузился в воду, вместе с винтовкой, которую он ни за что не хотел выпустить из рук, он просто пошел ко дну с оружием и стальным шлемом.

Кто был рядом, стали сразу же его искать, они разрывали и ощупывали дно, все время помня о том, чтобы держать оружие над головой, их шатало из стороны в сторону, и кое-кто обмакнул свою винтовку в речку, но Пекаря они не нашли, течение унесло его сразу же на несколько метров дальше. На их крик фельдфебель подступил к самой кромке берега и сразу же понял, что произошло, он не вошел, а прыгнул в Холле, туда, где вода доходила до груди. Он нырнул, в полной форме нырнул и поплыл вниз по Холле, но очень быстро вынырнул, крепко сжимая в руках Пекаря, он потащил его к берегу и дальше на сухое место, где опустился рядом с ним на колени и стал с помощью определенных движений откачивать из легких воду — проделал искусственное дыхание. Двух-трех солдат, стоявших вокруг, фельдфебель послал назад в воду и приказал отыскать винтовку Пекаря. Они ее не нашли, и опять пришлось фельдфебелю самому ее разыскивать, и он сделал это сразу же, как только Пекарь поднялся на ноги, много времени, чтобы поднять оружие со дна, ему не потребовалось.

Как бесшумно пересекать речку, рассказывал шеф, им больше — после всего происшедшего — отрабатывать не пришлось, они зашагали к баракам, скорее, видимо, едва поплелись, а по дороге Трясун и Гунтрам Глазер приглядывали за Пекарем, который тащился между ними, еле держась на ногах. Им разрешено было разойтись по спальням и сменить одежду; после чего они сели вокруг стола и принялись чистить и драить свое оружие, и Пекарь тоже, но он не пришел еще как следует в себя и потому не соображал, что надо делать. Трясун помогал ему чистить оружие, и именно он не хотел примириться с тем, что произошло в Холле, без конца задавал он вопрос себе и другим, не следует ли что-либо предпринять против начальника, который так издевается над солдатами, и он, Трясун, спросил себя тут в первый раз, не следует ли после всего проучить фельдфебеля, но никто не изъявил готовности, даже Гунтрам Глазер.

Когда они до предела выматывались, когда они выбивались из сил и свирепели, тогда фельдфебель иной раз говорил им:

— Подготовить, я же хочу вас только закалить и подготовить для того времени, когда ничто вас не минует. — И еще он говорил: — Когда-нибудь кое-кто из вас, может, еще вспомнит обо мне с благодарностью.

В свободные от службы воскресные дни он, случалось, ходил один в пивную «Загляни-ка», сидел там один, курил и выпивал кружку-другую пива.

Он сидел там и в тот вечер, когда Гунтрам Глазер с Трясуном вошли в пивную, и с ними девушка, которую они ходили встречать на станцию, невеста Трясуна, она первый раз приехала к нему в гости, они все были в хорошем настроении. Своему фельдфебелю они отдали честь, отдали честь и направились к столику, который был дальше всех от него, но прежде, чем они уселись, они услышали короткий приказ: не Гунтрам Глазер, а Трясун должен был подойти к столику фельдфебеля, он должен был повторно отдать честь, он должен был выполнить приветствие так, как фельдфебель этому учил; пожав плечами, только чтоб поскорее отделаться, Трясун еще раз отдал честь, но фельдфебеля не удовлетворило также исполнение этого приветствия и следующее, и последующее — надо думать, злоба так скрутила Трясуна, что у него никак не получалось то, что от него требовалось. В конце концов, однако, ему удалось приветствие, и ему разрешено было вернуться к своему столику; он был бледен, весь дрожал и не хотел какое-то время пить пиво, там, за столиком в углу, он чуть позднее сказал Гунтраму Глазеру:

— Этого я ему не забуду, этого я не забуду.