Учебный плац

В спешке я не подумал страховаться, не петлял, не прислушивался, не выжидал; закопав вручную коробку, побежал по тропинке вдоль железнодорожного полотна назад в «Загляни-ка», где они все еще уныло сидели без капли спиртного — все, кроме Хайнера Валенди, который вышел, чтобы, как они сказали, что-то раздобыть. Спустя немного, он появился, я отдал ему деньги, и он показал их всем и сказал:

— Бруно спас наш праздник.

После чего мы заказали выпивку; на то, что я не захотел с ними пить, они только поначалу обиделись, позднее им это уже было безразлично.

Я был недостаточно осторожен, вот в чем беда, поэтому и получилось, что «некто» — а это мог быть только он — пошел за мной следом, узнал, где мой тайник, и потихоньку вырыл и присвоил себе, что ему не принадлежало. Пусто, в то утро мой тайник у остова лодки оказался пуст, правда, обнаружил я это не наутро после нашего праздника, а позже, в начале того лета, когда нашим культурам присудили высший класс качества и нам разрешили фирменные этикетки для саженцев, гарантирующие сортность, быстрый рост и хорошее укоренение; в начале того лета, когда шеф не пожелал дольше держать в секрете свой план: под моросящим дождем он взял меня с собой на командный холм, на полого поднимающуюся высотку, на которой ничего не росло и откуда открывался во все стороны вид на наши участки; здесь он положил мне руку на плечо, направил мой взгляд, слегка поворачивая меня в одну и другую сторону, и не спешил начать разговор.

Крепость, он решил строить крепость.

— Настало время, Бруно, — сказал он. И еще сказал: — Теперь мы им окончательно завладеем, бывшим учебным плацем, на котором обучались всему, атаке и защите. Здесь будет стоять наш дом, он будет возвышаться над участками, дом, где достанет места всем. Коллеров хутор слишком уж обветшал. — Палкой он набросал на земле примерный план. — Здесь, видишь, здесь терраса на юго-запад во всю ширину здания, которое будет трехэтажным, а здесь главный вход и два боковых, ты получишь собственную комнату со всем необходимым, а впереди, видишь, это клумбы с розами, а по бокам рододендроны. Это будет дом-мечта, где каждый захочет жить.

Вечером после ужина шеф принес рулон с чертежами и разложил на столе, все было уже спроектировано по его планам и представлению, мы его окружили, слушали его пояснения и только диву давались тому, как хорошо он все предусмотрел и о каждом из нас подумал — даже Максу было выделено свое маленькое царство, хотя он приезжал к нам только на каникулы. Эти сплошные и пунктирные линии, эти поперечные разрезы, стрелки и числа; я не мог в них разобраться, не видел общей картины — в отличие от Ины, которая тут же все поняла и себе представила и только очень хотела бы иметь свой отдельный вход. Иоахим — того больше всего интересовало расположение комнат, его не заботил вид, в какую сторону выходят окна; кто будет жить рядом с кем — об этом он по крайней мере трижды спрашивал, и именно он хотел узнать, въеду ли я тоже в новый дом. Конечно, он рассчитывал на то, что шеф поселит меня в другом месте, и только хмурился, когда Ина на свой лад изобразила дом-мечту, высокий, неприступный, весь залитый солнцем дом, восточное крыло сплошь увито виноградом, красиво изгибающиеся клумбы с розами; на террасе она в качестве стража нарисовала дога, а из несоразмерно больших окон весело выглядывали все мы — причем мое окно было обрамлено виноградом. Не ведая, что шеф в будущем это для нее сделает, она посадила перед своим окном несколько лип — свое любимое дерево, а там, где низина, набросала небольшой прудик с гусями и утками, но шеф не дал выкопать там пруд.

Сколько было планов, вопросов и пожеланий; одна лишь Доротея почти ничего не спрашивала, она выглядела подавленной, казалось, ее гложет какая-то тревога, хотя она и радовалась вместе с нами и, словно бы скрепляя окончательное решение, подала чай с печеньем из кокосовых орехов. Перед сном, один в своей клетушке — лишь шеф с Доротеей еще оставались внизу, — я услышал, что ее угнетает, услышал ее опасения, тревоги, сомнения. Она была за постройку крепости, радовалась этому, как и все мы, но хотела, чтобы все было отложено по крайней мере на год. Я тут же решил на следующее утро пойти к остову лодки и вырыть все свои сбережения.

Дважды обламывалась палка, которой я рыл и скреб, и, так как руками было трудно копать липкую, от дождей липкую и глинистую землю, я взял лопату с коротким черенком и выкапывал у камней, которые положил как метку, небольшие ямки, но ни разу не услышал скрежета или звона. Все, все исчезло. Ничего, как то бывало раньше, не блеснуло мне навстречу. Я сел и долго размышлял о своих друзьях и о дожде, который смывает следы, и, чтобы успокоиться, раскалывал косточки вишен и ел ядра, и еще глотал капли молочного сока из одуванчиков.

Всегда этот зов; как часто мне казалось, что меня зовут, ясно слышу, как растягивают мое имя, но, когда я оглядываюсь по сторонам, никого поблизости нет.

— Бру-но!

— Да-да, иду, иду.