Учебный плац

Это был голос шефа, он стоял у подножия командного холма, там, где тяжелая машина врезалась в землю и вынимала грунт, где они рыли котлован и обнесли участок земли металлическими прутьями и провисавшим красно-белым шнуром. Я сразу понял — тут что-то случилось; не только шеф и экскаваторщик, но также Эвальдсен и еще два-три человека стояли на свежевырытой горке земли и всматривались во что-то внизу, только стояли и всматривались, и по их лицам видно было, что они обнаружили там нечто необычное. Желтая машина с ее зубчатым ковшом извлекла на свет не полностью сохранившийся скелет, одной руки недоставало, ковш подцепил ее и выкинул на груду земли, но в остальном все было цело, все ребра, все лодыжки. Эвальдсен спустился в яму и осторожно стал смахивать остатки земли с костей, а череп обтер собственным носовым платком, в грудной клетке он долго и истово рылся и искал, жалея, что нет сита, которое ему бы сейчас очень пригодилось. Экскаваторщик скрутил себе сигарету и все только повторял:

— Только этого мне не хватало.

Хотя я стоял рядом с ним, шеф спросил:

— Но куда запропастился Бруно?

И когда я отозвался, послал меня в полицейский участок к Дуусу:

— Скажешь ему, чтобы он тотчас пришел.

Сначала Дуус не желал идти, как того требовал шеф. Он только, качая головой, поглядел на меня, когда я ему сказал, что мы там, где роют котлован для крепости, нашли уйму костей, и лишь тогда пристегнул портупею, когда я заговорил о мертвеце, которого экскаватор извлек на свет божий. Тут он припустился, тут он только поторапливал — скорей да скорей, а на командном холме хотел от каждого знать, когда и с какой точки тот обнаружил скелет, и все что-то записывал. Когда я спросил его, не останки ли это фельдфебеля, что много лет назад здесь пропал, он сказал только:

— Что ты в этом смыслишь.

После чего спустился в яму, немного пошарил и просеял немного земли сквозь пальцы; грудную клетку он лишь ощупал, но череп очень тщательно обследовал. Шеф помог ему выбраться из ямы, мы сразу окружили его, но и он мог сказать нам лишь то, что мы все и без того знали: что земля эта в прошлом служила учебным плацем и человека этого, конечно, захоронили здесь в те времена, кто знает почему. И еще он сказал:

— Тут такое творилось.

Он распорядился приостановить работы. Потребовал, чтобы ни к чему не прикасались до тщательного обследования и транспортировки останков. На прощание он только шефу подал руку и сказал:

— Как нарочно, правда?

А шеф пожал плечами и сказал на это:

— Учебный плац, тут можно всякое ожидать.

В сарае, в низине, где мы хотели немного отдохнуть, шеф лежал с открытыми глазами, это он-то, который способен был словно по заказу в любом месте мгновенно засыпать, никак не мог теперь уснуть, он рассматривал пятна сырости на потолке, растирал пальцы, временами тихонько кряхтел. Мне не пришлось оберегать его сон, как это часто случалось у каменной ограды или возле валуна, дыхание его никак не успокаивалось, и, зная, что я тоже не сплю, он вдруг начал говорить, рассказывать о другой стране, там горы мягко спускаются к морю, между редкими лесами пробкового дуба проглядывают мышино-серые камни, и холмы выглядят так, будто у них потертая шкура. Горы огибала железная дорога, временами исчезая в туннеле, а в ущелье, где росло лишь несколько низкорослых пихт, валялись опрокинутые вагоны, разбитые и искореженные, кверху колесами.

Поскольку пути постоянно разбирали или взрывали, шеф обязан был их сторожить, он и несколько человек из его роты, но они мало чего могли сделать, так как противник был всюду и нигде, и однажды их окружили и взяли в осаду. Многих перестреляли. Шеф был со своим лучшим другом, они делились всем, под конец горстью оливок, они долго защищались, но однажды ночью обоих ранило, и шеф пришел в себя лишь в медпункте. А друг пропал без вести.

После поправки у него была лишь одна задача: он должен выяснить, что сталось с его другом, и он искал и справлялся, проверял списки потерь, половину отпуска он потратил на то, чтобы все расследовать, — и лишь спустя два года, когда его снова командировали туда же, он что-то нашел. В красноватой чуть бугристой земле рядом с железнодорожными путями росло два оливковых деревца, из тех последних оливок, которые шеф сунул в карман своему другу. Так он узнал то, что хотел узнать.

Вот что шеф поведал внизу, в сарае, когда лежал, не в силах глаз сомкнуть, и он от всей души пожелал, чтобы нашли возле скелета у подножия командного холма хоть какие-то предметы, с помощью которых удалось бы установить, откуда человек родом, его имя, причину смерти; он имел в виду личный опознавательный знак или какую-нибудь зажигалку с монограммой, однако оказалось, что у человека там внизу все изъяли. Его останки бережно собрали и увезли; работа возобновилась лишь после того, как машина исчезла из виду, шеф самолично подал сигнал и предложил взяться за дело.