Учение гордых букашек

Любой человек, что верит в Гебу, мог прийти в великий храм без страха перед насмешками или отказом. Грязные людские реки из Гнилья сливались с родниками из белокаменных домов только здесь. Здесь вечерами терся плечами богатый и бедный народ. Вся Гаана текла к двум башням храма, и они как руки молящего тянулись в небо. К Матери.

Наутро Писарь с Рассалой отправились к мраморному храму. Его величина заставляла взгляды невольно подниматься вверх. Перед воротами выдавались два ряда белых колонн. Между ними на черной рыхлой земле росла трава и низенькие деревья. Рой прислужников поливал маленький сад из глиняных кувшинов. Писарь, опустив голову, плелся за Рассалой, именно так, ему думалось, должен себя вести ученик, когда его ведет учитель. Ряса Рассалы заставляла всех вокруг кланяться. У дверей храма их ждала черная фигура. При храме всегда только один монах. Писарь потянул Рассалу за рукав. Моряк, не поворачивая головы, напряженно прошептал

— Не ерзай, что случилось?

— Тот монах меня знает, — ответил Писарь.

— Чтоб тебя. Уже поздно поворачивать. Опусти голову пониже и не смотри на него.

Когда они подошли к монаху, он из глиняного кувшина облил ноги Рассале, моряк не изменился в лице, будто все шло своим чередом.

— Жрец будь отцом нашим, как Геба Мать наша. Клянемся служить тебе, как служим ей, — громко сказал монах.

— Клянемся, — повторил хор.

Монах поклонился, и все, сколько было прислужников, упали на землю. Рассала уже привычным жестом благословил коленопреклоненных. Вдруг сзади появилась, запестрела на белом фоне, пара, разодетая в красные колпаки. Издалека шуты — вблизи Аден и Фатэль. За ними еще двое из дома Адена с горой кувшинов в руках. Прислужники схватили палки, и уже двинулись на шумную труппу, но Рассала остановил их. Аден весь в красной с желтыми треугольниками одежде, улюлюкая, подошел к Рассале и, явно сдерживая улыбку, поклонился.

— Отче у нас шутов к вам нижайшая просьба, будет шествие позади храма, и нам приказано протянуть приветственные флаги. Придется залезть на крышу благословенного дома Гебы

Его прервал монах:

— К храму следует проявлять почтение. Со смирением приходите вечером и молитесь вместе с нами, а пока, отче, я выгоню нечестивых.

Аден, кривляясь, скрючился, и закрыл лицо руками.

— Отче в шествии нашем мы хотим славить Гебу, и жонглировать мы будем кувшинами, как знак смирения перед Гебой.

Монах ударил Адена палкой, но тот взял кувшины, и начал перебрасывать их в руках.

— Хвала Гебе, хвала, вот так отче, мы смиренно просим вас.

Монах еще раз огрел Адена, и попал по кувшину. Сосуд тяжело ударился об пол, но не разбился. Рассала положил руку на плечо монаха.

— Спокойно сын мой, видишь, в гневе своем ты осквернил символ Гебы, но глиняный кувшин не разбился, это знак благоволения. Пойдемте, шутной люд, я исполню вашу просьбу.

— Великий жрец, прошу, послушайте. Вы не знаете нашего города, стены храма не место чтобы вешать флаги, под которыми пройдет пьяное знатное шествие.

— Мы еще поговорим, гневливый сын, и я объясню, что всякая радость не противна Гебе.

Монах все не отступал от ворот. Рассала обратил взгляд в сторону других прислужников, и приказал увести упрямца в черном. Те подчинились, и взяли под руки удивленного монаха.

— Откройте врата храма. А ты — обратился Рассала к Писарю, — помоги шутам, нести кувшины.

Сосуд оттянул ему руку, явно не глина, а черный метал, но Писарь смог его поднять, значит внутри полый.

В храме с внутренних балконов на них любопытно смотрели девы прислужницы. Все в одинаковых серых передниках, и грубосуконных платьях от шеи до пола. На них тут же налетела пожилая наседка. Потряхивая розгой, она построила девочек в ряд.

— Какая несправедливость, — толкнул Фатэль Писаря. — Девочкам сироткам еда, кров, а мальчишкам и в рабство попасть недолго.

— Не все променяют свободу на полный живот, — ответил Писарь.

— Все всегда меняют свободу на благо.

Сказав это, Фатэль весело подпрыгнул, махнув рукой девицам. Еле сдерживаемое хихиканье откликнулось с балкона. В Гаане всякую девочку сиротку забирают с улиц и отводят в храм, здесь они учатся, живут свои жизни в служении Гебе и поют на общих молитвах. Прислужницы — единственные равные мужчинам женщины в Гаане, правда, выходить им не дозволялось. Потому они и разглядывали шутов как чудо.

В храме у алтаря стояла огромная кремниевая чаша с блестящими сколами. Мимо алтаря они прошли к лестнице в башню. Прислужники хором перешептывались, но никто не решился воспротивиться воле отца. Уже Рассала вступил на первую ступень, когда в святилище вбежал монах.

— Отче, прошу вас, накажите меня палками за непочтительность к знаку нашей Матери.

— Я велел увести тебя, но ты ослушался, хотя недавно дал клятву верности. Клятвопреступникам не место в храме Матери.

Тут подоспели с окровавленными лицами те двое, что увели монаха.

— Отче, вы поручили им увести меня, и они исполнили ваше веление, но мне вы не приказали идти с ними.

— Так уходи!

— Со мной говорила Геба, пока я молился. Сегодня во храм придут нечестивцы, сказала она.