Такова повесть усредненной жизни – жизни без определенной духовной цели. Но повесть о человеке, у которого есть такая цель, не может быть поведана в столь простых словах, и результаты его переживаний не будут теми же, хотя сами переживания могут быть похожи. Обычному наблюдателю это несходство может и не бросаться в глаза, но оно заключается в том, что, когда человек, имеющий духовную цель, достигает в своем жизненном цикле точки, где удлинившиеся периоды между радостью и скорбью оставляют ему время и место для размышлений, для пересмотра и усвоения плодов его опыта, он улавливает образ великой цели, стоящей за всеми этими колебаниями, – и понимает, что они необходимы для развития. Он понимает, что когда маятник его жизненных часов уменьшает свой размах, то наступает время покоя и молчания, создавая возможность для пришествия «Святого Духа» – Просветителя, посредством которого одного только раскрываются беспредельные таинства жизни.
Тогда предназначение жизни становится для него очевидным.
Он понимает, что маятник может достичь состояния покоя и равновесия без разрушения часов, и эти часы можно завести вновь по его желанию. Поэтому он тратит свое время и усилия на обретение силы и способности воистину управлять своей собственной жизнью, вместо того чтобы позволять контролировать ее стихийным силам бытия, чувствам и эмоциям.
Со временем он обнаруживает, что сможет лучше послужить миру и самому себе, если сумеет продлить это состояние равновесия неограниченно. Таким образом он передает свою жизненную энергию на высший план бытия, и делает это сознательно, в то время как человек, не имеющий духовной цели, является игрушкой сил, которые контролируют его до самого конца жизни и за ее пределом.
Конечный результат действия определяется мотивом и целью поступка, каковы бы ни были побочные эффекты такого действия. Чем более возвышенна, чем более гуманна и менее эгоистична цель, тем тяжелее будет сражение с парами противоположностей; однако без побед, одержанных в таких битвах, человек никогда не поднялся бы над бездушным животным воплощением, которым он был до инкарнации Сынов Разума.
Поэтому вместо того, чтобы рассматривать пары противоположностей как бессмысленные, жестокие инструменты пыток, изобретенные гневливым Богом, к чему человек склонен, терзаемый муками страдания, ему следует попытаться взглянуть на них со стороны и понять, что они благотворны, необходимы и ведут ко благу.
ПРАВЕДНОСТЬ Урок 160
Когда человек достигает своей полной ментальной и физической зрелости и какой-либо внешний импульс побуждает его пересмотреть и проанализировать все черты, стороны и условия жизни, послужившие инструментами в создании того, что мир именует его успехами – его удовольствия, власть над более слабыми людьми, самопотворство в любой желаемой форме, – что тогда предлагает ему жизнь в качестве основы для неослабных усилий в последующие дни и годы?
Если он столкнется лицом к лицу со своей обнаженной душою в этот период самоисследования и увидит лохмотья и рубище, лежащие у ее ног или все еще покрывающие ее, те жалкие отрепья его права по рождению, которые одни остаются конечными результатами всех его прошлых усилий, а именно – пресыщение, разочарование, безнадежность, горькое презрение к вещам, способам, средствам, идеалам его собратьев – мужчин и женщин, с которыми он тесно общался в разнообразных опытах своей деловой и социальной жизни – вполне может быть, что в паузе между этими размышлениями слово «праведность» коснется его слуха, или его прошепчет его Божественное «Я» и принудит его к более справедливому пересмотру жизненного опыта и более ясному определению причин и следствий. В этом случае бесцельное и безотрадное будущее смыкается перед глазами человека, и сожаление об утраченных возможностях временно делает его слепым ко всему остальному.
Лишь тогда может он начать понимать красоту, желанность праведности, необходимость следования некоему своду духовных и материальных, моральных и этических законов, подобных тем, что перечислены в десяти заповедях или в каком-либо другом религиозном своде правил, который передавался от отца к сыну со времен незапамятных.
В его сознании брезжит мысль о том, что он совершенно неверно истолковал цель и характер этих законов и что они далеки от того, чтобы быть деспотическими, нежеланными, уничижающими требованиями отвергнутого им ранее личного Бога или какого-то диктатора прошлых эпох, в действительности являясь самыми благотворными, полезными, ясными, всеобъемлющими и разумными правилами жизни, какие только может изобрести человеческий или божественный разум.