Учение Коперника и религия: Из истории борьбы за научную истину в астрономии

Интересно отметить, что еще древнеримский противник христианства Цельс настойчиво оспаривал (приблизительно в 170―180 гг.) основные идеи антропоцентрического мировоззрения. В связи с этим он спрашивал иудеев и христиан: на каком основании они могут утверждать, что растения скорее произрастают для человека, чем для неразумных, самых диких животных? И, доказывая, что «ни один бог, ни один сын божий не спускался и не стал бы спускаться на Землю», этот мыслитель писал: «Род христиан и евреев подобен стае летучих мышей или муравьев, вылезших из дыры, или лягушек, усевшихся вокруг лужи, или дождевым червям в углу болота, которые устроили бы собрание и стали бы спорить между собой, о том, кто из них, грешнее, и говорить, что, мол, „бог наш все открывает и предвозвещает“, что „оставив весь мир и небесное движение и оставив без внимания эту Землю, он занимается только нами, только к нам посылает своих вестников и не перестает их посылать и домогается, чтобы мы всегда были с ним“. Христиане подобны червям, которые стали бы говорить, что, мол, есть бог, а затем следуем мы, рожденные богом, подобные во всем богу, нам все подчинено — земля, вода, воздух и звезды, все существует ради нас, все поставлено на службу нам. Ныне, говорят черви, ввиду того, что некоторые среди нас согрешили, придет бог или он пришлет своего сына, чтобы поразить нечестивых и чтобы мы прочно обрели вечную жизнь с ним. Все это более приемлемо, когда об этом спорят между собой черви и лягушки, чем иудеи и христиане».[18]

Под влиянием учения Коперника антропоцентризм стал мишенью для насмешек со стороны крупнейших мыслителей, причем они рассуждали в духе Цельса. Так, знаменитый скептик Мишель Монтень (1533―1592), иронизируя над сторонниками этого взгляда, применяет к ним следующий монолог гусенка: «Внимание вселенной устремлено на меня: земля служит мне, чтобы я мог ходить по ней; солнце — чтобы мне светить; звезды — чтобы оказывать на меня свое влияние; ветры приносят мне одни блага, воды — другие; небосвод ни на кого не взирает с большей благосклонностью, чем на меня; я — любимец природы. Разве человек не ухаживает за мной, не дает мне убежище и не служит мне? Для меня сеет и мелет он зерно. Если он съедает меня, то ведь то же самое делает он и со своими сотоварищами — людьми, а я поедаю червей, которые точат и пожирают его». При этом Монтень отмечает: «Следуя по этому же пути, мы утверждаем, что все предначертано для нас: для нас существует Вселенная, для нас — свет, для нас гремит гром; как творец, так и все твари существуют для нас. Мы — цель всего, мы — центр, к которому тяготеет все сущее».[19]

Обрушиваясь на представление, что мир создан для человека, доказывая его полнейшую несостоятельность, Монтень говорит о стороннике этого представления: «Пусть он покажет мне с помощью своего разума, на чем покоятся те огромные преимущества над остальными созданиями, которые он приписывает себе. Кто уверил человека, что это изумительное движение небосвода, этот вечный свет, льющийся из величественно вращающихся над его головой светил, этот грозный ропот безбрежного моря, — что все это сотворено и существует столько веков только для него, для его удобства и к его услугам? Не смешно ли, что это ничтожное и жалкое создание, которое не в силах даже управлять собой и предоставлено ударам всех случайностей, объявляет себя властелином и владыкой Вселенной, малейшей частицы которой оно даже не в силах познать, не то что повелевать ею! На чем основано то превосходство, которое он себе приписывает, полагая, что в этом великом мироздании только он один способен распознать его красоту и устройство, что только он один может воздавать хвалу его творцу и отдавать себе отчет в возникновении и распорядке Вселенной? Кто дал ему эту привилегию? Пусть он покажет нам грамоты, которыми на него возложены эти сложные и великие обязанности».[20]

Особенно часто вышучивал антропоцентризм знаменитый французский вольнодумец Вольтер (1694―1778), много сделавший для популяризации идеи множественности обитаемых миров. Так, в одном стихотворении в шестой «Речи о человеке» он изображает мышей, которые мнят себя целью всего существующего:

«В подпольи несколько мышат
Хвалу творцу воздать спешат:
Как мир хорош! Как все прекрасно!
И все для нас одних — ведь это ясно.
О, наши мудрецы! Вы правы, без сомнения,
Что мы одни лишь — перл, венец творения…»