Учение о понятии

Прежняя метафизика обращалась с этими понятиями так же, как и с прочими; она отчасти предполагала некоторое представление мира и пыталась доказать, что ему соответствует то или другое из этих понятий, противоположное же ему неудовлетворительно, так как из последнего он необъясним; отчасти же не исследовала при этом, какое из понятий, механической ли причинности или цели, содержит истину в себе и для себя. Если это установлено для себя, то пусть объективный мир представляет собою и ме_{127}ханические, и конечные причины; их осуществление не есть мерило истины, но напротив, истинное есть критерий того, какое из этих осуществлений по истине принадлежит миру. Как и субъективный рассудок обнаруживает в нем (рассудке) заблуждения, так и объективный мир обнаруживает такие стороны и ступени истины, которые для себя лишь односторонни, неполны и суть только отношения явлений. Если механизм и целесообразность противоположны, то именно потому их нельзя считать равноценными, каждое понятие правильным для себя, имеющим такую же ценность, как и другое, причем все дело сводилось бы лишь к тому, к чему может быть применено то или другое из них. Эта равноценность обоих понятий зависит лишь от того, что они суть, что мы имеем их оба. Но так как они противоположны, то необходимый первый вопрос состоит в том, которое из них есть истинное; а настоящий высший вопрос состоит в том, не есть ли их истина нечто третье, или одно из них есть истина другого. Но отношение цели оказалось истиною механизма. То, что представлял собою химизм, совпадает с механизмом постольку, поскольку цель есть понятие в свободном осуществлении, и поскольку вообще последнему противостоит несвобода химизма, его погружение во внешность; оба, механизм и химизм объемлются природною необходимостью, так как в первой не осуществляется объект, ибо в нем, как в механическом, нет самоопределения, а во втором понятие или достигает лишь напряженного, одностороннего осуществления, или, поскольку оно выступает, как единство, напрягающее нейтральный объект к осуществлению, оно, снимая себя в этом разделении, внешне себе самому.

Чем теснее телеологический принцип связывается с понятием некоторого внемирового рассудка и поэтому вызывает благоприятное отношение к себе со стороны благочестия, тем более он, по-видимому, отклоняется от истинного исследования природы, стремящегося познать свойства природы, не как чуждые ей, но как имманентные ей определенности, и признающему лишь такое познание пониманием. Но так как цель есть само понятие в своем осуществлении, то может показаться странным, что познание объектов из их понятия является незаконным выходом в некоторый инородный элемент, а напротив, механизм, для которого определенность объекта есть определенность, положенная в нем внешним образом и через другое, считается более имманентным взглядом, чем телеология. Механизм, по крайней мере обычный, несвободный, равно как и химизм, правда, должны считаться некоторым имманентным принципом, поскольку определяющее внешнее есть само опять-таки лишь такой объект, нечто внешним образом определенное и безразличное к такой определенности, или в химизме другой объект есть нечто также химически определенное, вообще, поскольку существенный момент целостности всегда лежит в некотором внешнем. Поэтому эти принципы остаются в границах той же самой природной формы конечности; но хотя они, разным образом, не хотят превзойти конечного и приводят явления лишь к конечным причинам, ко_{128}торые сами требуют дальнейшего движения (мысли), но они, вместе с тем, расширяются в формальную целостность отчасти в понятиях силы, причины и т. под. определениях рефлексии, причем последние должны выражать собою первоначальность; отчасти же через отвлеченную общность – во всеобщности силы, в полноте взаимодействующих причин. Тем самым механизм сам проявляет себя, как стремление к целостности, которое старается понять природу для себя, как некоторое целое, не требующее для своего понятия ничего другого, кроме целостности, не находящей себя в цели и в связанном с нею внемировом рассудке.