Учение о стадиях преступления

Уже довольно давно ведутся оправданные поиски различных оснований дифференциации покушения, и было предложено признавать покушение оконченным не в зависимости от характера деяния, а в соответствии с намерением лица, с его представлением о завершенности действия. Эту позицию в свое время высказывал Брейденбах[424]. В то же время было высказано и другое мнение, согласно которому при определении оконченности покушения следует исходить не из субъективного мнения виновного о выполнении всей совокупности действий, а из объективного состояния явления[425]. С тех пор вот уже более века сторонники первой[426] и второй[427] позиций не могут прийти к единому мнению, хотя и были предприняты попытки соединить указанные точки зрения в одну[428], что едва ли приемлемо, поскольку такое искусственное объединение более запутывает проблему, нежели помогает в ее разрешении (например, признавать ли оконченным покушение, когда выполнены все действия, а виновный считает, что он еще всех действий не совершил, или наоборот). К сторонникам субъективного критерия в определении оконченности покушения относится и В. Ф. Кириченко, только он подходит к нему с другой стороны.

Ранее действовавший закон, похоже, в определенной части был сформулирован сторонниками субъективного критерия, так как наказание за пресеченную преступную деятельность ставилось в зависимость от степени «осуществления преступного намерения» (ч. 4 ст. 15 УК РСФСР); тем самым преступное намерение — субъективный критерий — превращалось в единственное прямое основание разграничения видов и подвидов пресеченной преступной деятельности. В то же время ссылка на учет судом характера и степени общественной опасности действий носила обобщенный характер, лишь дублировала соответствующее положение ст. 37 УК РСФСР и не выводила на стадии развития преступления. В Проекте УК России подход оставался таким же (ч. 1 ст. 64). В действующем УК ситуация кардинально изменилась, пока мы не рассматриваем — в лучшую или худшую стороны, но согласно ч. 1 ст. 66 УК «при назначении наказания за неоконченное преступление учитываются обстоятельства, в силу которых преступление не было доведено до конца». И снова мы видим, как маятник влиятельной теории и законодательной практики качнулся в противоположном направлении — от субъективного критерия к объективному.

Думается, подобное приемлемо. Ведь во главу угла наказуемости должно ставиться деяние, а уж потом — психическое отношение виновного. Именно посягательство на общественные отношения создает главным образом общественную опасность. Не случайно в теории уголовного права в целом нет сторонников субъективного критерия разграничения приготовления и покушения, в основном авторы исходят из характера выполняемых при приготовлении и покушении действий. А ведь здесь мы сталкиваемся с явлением однопорядковым, с размежеванием неоконченного и оконченного покушения (имеются какие–то этапы развития преступления и пресечение деятельности на данных этапах помимо воли виновного), требующим одинакового подхода. Следовательно, степень выполнения деяния должна лежать в основе дифференциации видов неоконченной преступной деятельности вне зависимости от этапа, на котором посягательство прерывается, т. е. мы снова вернулись к действию, завершенность которого подчас трудно определить. Похоже, что завершенность действия мы находим в значительной степени условно, только по характеру последнего из многомоментных телодвижений (например, нажатие спускового крючка ружья), зачастую не принимая во внимание отсутствующие или рефлекторные телодвижения (например, при нажатии крючка ружья стреляющий случайно дернул рукой и пуля в результате пошла мимо цели).