Причина, например, живописец или толкающее тело, имеет, правда, еще и другое
содержание, первый, как форма, соединяющая краски и образующая из них картину, второе, как движение определенных силы и направления. Но это дальнейшее содержание есть случайный прибавок, не привходящий в причину; какие бы живописец ни содержал в себе другие качества кроме того, что он есть живописец данной картины, это не входит в состав этой картины; лишь то, чтó из его качеств проявляется в действии, присуще ему, как причине, по прочим качествам оно не есть причина. Точно также есть ли толкающее тело камень или дерево, зеленое ли, желтое и т.п., не соучаствует в его толчке и потолику не есть причина.По поводу этого тожесловия
отношения причинности должно заметить, что первое, по-видимому, не причастно ей в тех случаях, когда указы{144}ваются не ближайшие, но отдаленные причины какого-либо действия. Изменение формы, претерпеваемое первоначальною вещью в этом переходе через многие промежуточные члены, скрывает сохраняющееся в ней при этом тожество. В этом умножении причин, выступающих между нею и окончательным действием, она связывается вместе с тем с другими вещами и обстоятельствами так, что не это первое, именуемое причиною, но все эти многие причины вместе содержат в себе полное действие. Так, например, если в каком-либо человеке развился его талант в силу того обстоятельства, что он потерял своего отца, убитого в сражении пулею, то этот выстрел (или, восходя еще далее назад, война или некоторая причина войны и т.д. в бесконечность) может указываться, как причина умелости этого человека. Но ясно, что например, такая причина есть не этот выстрел сам для себя, а лишь совокупность его с другими действующими определениями. Или, правильнее сказать, он вообще есть не причина, а лишь определенный момент в обстоятельствах возможности действия.Далее следует главным образом обратить еще внимание на несоответственное применение
отношения причинности к отношениям психическо-органической и духовной жизни. Здесь то, чтó называется причиною, оказывается, конечно, имеющим другое содержание, чем действие, но потому, что то, что действует на живое, определяется, изменяется и преобразуется самостоятельно последним, ибо живое не допускает причины к ее действию, т.е. снимает ее как причину. Так неправильно говорится, что пища есть причина крови, или такие-то кушанья или холод, сырость суть причины лихорадки и т.п.; также недопустимо указывать на климат Ионии, как на причину творений Гомера, или на честолюбие Цезаря, как на причину падения республиканского строя Рима. Вообще, в истории вступают в игру и во взаимное определение духовные массы и индивидуумы; природе же духа свойственно еще в более высоком смысле, чем характеру живого вообще, скорее принимать в себя другое первоначальное, или, иначе, не допускать в себе продолжения какой-либо причины, а прерывать и превращать ее. Но эти отношения принадлежат идее и имеют быть рассмотрены лишь при ней. Здесь же можно обратить внимание на то, что, поскольку допускается отношение причины и действия, хотя бы и в несоответственном смысле, действие не может быть более причины; ибо действие есть не более, как проявление причины. В истории повторяется ставшая обычною острота, по которой из малых причин происходят большие действия, и вследствие того, для объяснения широко и глубоко захватывающего события находят первую причину в каком-либо анекдоте. Такая, так называемая причина, должна считаться лишь поводом, лишь внешним возбуждением, в котором внутренний дух события мог и не нуждаться, или вместо того могло быть бесчисленное множество других поводов, которые могли бы быть употреблены духом, дабы начать с них явление, удовлетвориться им и проявиться в них. Наоборот, скорее должно считать чем-то мелочным и случайным {145}определяться лишь этим поводом. Эти подобные арабескам исторические картины, которые пытаются вырастить какой-либо великий образ на слабом стебле, представляют собою поэтому, конечно, остроумную, но в высшей степени поверхностную обработку истории. В этом происхождении великого из малого, правда, имеет место поворот духа к внешнему; но именно потому это не есть причина внутри его (духа), или, иначе сказать, самый этот поворот снимает отношение причинности.