Ученик

Пембертон окончательно решил, что на следующей неделе уедет. За это время он успеет получить ответ на отправленное им в Англию письмо. Если он ничего этого не сделал — то есть если он остался еще на год, а потом уехал лишь на три месяца, — то произошло это не только потому, что, прежде чем успел прийти ответ, которого он так ждал (кстати сказать, очень неутешительный), мистер Морин щедро отсчитал ему (опять-таки со всей присущей светскому человеку предусмотрительностью) триста франков. Он пришел в отчаяние, обнаружив, что миссис Морин была права, что расстаться с мальчиком он все равно не в силах. Невозможность решиться на этот шаг определилась еще отчетливее по той простой причине, что в тот самый вечер, когда он обратился к своим хозяевам с этим исступленным призывом, он впервые понял, куда он попал. Не было разве еще одним доказательством исключительной ловкости, с какою эти люди устраивали свои дела, то, что им удалось так надолго отвратить эту вспышку, которая бы неминуемо пролила на все свет? Мысль эта овладела Пембертоном с какой-то зловещей силой — что могло показаться со стороны до последней степени смешным — после того, как он вернулся в свою крохотную каморку, выходившую на закрытый со всех сторон двор, где глухая и грязная стена напротив отражала освещенные окна вместе со всем доносившимся из кухни стуком посуды и громкими криками. Он просто оказался в руках шайки авантюристов. Осенившая его догадка и даже сами слова представлялись ему овеянными каким-то романтическим ужасом — жизнь его доселе текла так размеренно и спокойно. В дальнейшем слова эти приобрели уже более любопытный, даже умиротворяющий смысл: это был своего рода принцип, и Пембертон мог по достоинству его оценить. Морины были авантюристами не только потому, что они не платили долгов и жили за чужой счет, но потому, что все их отношение к жизни — смутное, путаное и руководимое инстинктом, как у каких-нибудь сообразительных, но не различающих цвета зверьков, — было пронырливым, хищническим и низким. О, это были люди «почтенные», и одно это делало их immondes.^[8] Вдумавшись в их жизнь, молодой человек в конце концов пришел к простому и ясному выводу: они сделались авантюристами потому, что были мерзкими снобами. Это было самое точное определение их сути — это был закон, которому подчинялась вся их жизнь. Однако даже тогда, когда истина эта сделалась очевидной для их пытливого постояльца, он все еще не понимал, в какой степени он был к ней подготовлен необыкновенным мальчиком, из-за которого теперь так осложнилась вся его жизнь. Еще меньше мог он тогда рассчитывать на те сведения, которые ему предстояло впредь получить все от того же необыкновенного существа.

Глава 5

И только уже много позднее возник главный вопрос — в какой степени можно считать оправданным обсуждение порочности родителей с их сыном, которому двенадцать, тринадцать, четырнадцать лет. И разумеется, на первых порах ему показалось, что это ничем не оправдано и попросту недопустимо, да к тому же, после того как Пембертон получил свои триста франков, он мог уже не торопиться с решением мучившего его вопроса. Наступило некоторое затишье, прежняя острота миновала. Молодой человек пополнил свой скромный гардероб, и у него даже осталось несколько франков на карманные расходы. Ему стало казаться, что в глазах Моринов он становится чересчур элегантным; можно было подумать, что они считают своей обязанностью уберечь его от лишних соблазнов. Если бы мистер Морин не был таким светским человеком, он, может быть, даже сделал бы ему какое-нибудь замечание по поводу его галстуков. Но мистер Морин всегда был человеком в достаточной мере светским, чтобы уметь не обращать внимания на подобные вещи, — он это уже не раз доказал. Удивительно было, как Пембертон догадался, что Морган, не проронивший об этом ни слова, знал о том, что что-то случилось. Но триста франков, тем более когда у вас есть долги, не такая уж крупная сумма, и, когда деньги эти были истрачены, Морган действительно кое-что рассказал. В начале зимы все семейство возвратилось в Ниццу, но уже не в ту прелестную виллу, где они жили раньше. Они поселились в гостинице, прожили в ней три месяца, после чего перебрались в другую, объяснив свой переезд тем, что, сколько они ни ждали, им так и не отвели тех комнат, которые они намеревались занять. Апартаменты, которых они домогались, всегда отличались особой роскошью, но, по счастью, им так никогда и не удавалось их получить. Говоря «по счастью», я имею в виду Пембертона, который всякий раз думал, что, если бы они их получали, у них оставалось бы еще меньше денег на расходы по воспитанию младшего сына. И то, что он услыхал наконец от Моргана, было произнесено внезапно, совсем не к месту в какое-то мгновение посреди урока, и это были, казалось бы, совершенно бесстрастные слова:

— Вам надо бы filer. Знаете, это действительно надо сделать.