Ученик

Женька моргал выпученными глазами, открывал и закрывал рот, не в силах переварить мое конгениальное оправдание. А тут и Людмилушка подкатила со своим столиком, на котором размещалось заказанное Женькой горячее. Она тоже обратила внимание на, мягко говоря, странное поведение моего товарища. Действительно, вряд ли ей часто проходилось видеть посетителей, которые так импозантно разрисовывают себя хреном со свеклой и полощут в воде собственную голову вплоть до воротничка. Если такое и происходит, то уж никак не ранее одиннадцати-двенадцати часов ночи. А тут приятный, говорливый, вполне раскованный молодой человек, выпив всего полбокала легкого вина, устраивает сеанс боевой раскраски ясным днем, в обеденный перерыв.

Поэтому она разглядывала Брусничкина так, что я поневоле расхохотался. Она в ответ тоже неуверенно улыбнулась, а Женька, сделав наконец глотательное движение и, похоже, несколько придя в себя, сурово проворчал:

– Вы вот, милая девушка, улыбаетесь, а между тем у вас в заведении графины по воздуху летают и сами собой бокалы наливают.

– Как – графины летают?.. – не поняла Людмила.

– Как, как… Вам лучше знать – как! А только летают!

Людмила встревоженно осмотрела стол и, как мне показалось, несколько невпопад спросила:

– Вы ничего не разбили? – потом укоризненно посмотрела на Женьку и покачала головой: – Зачем же бросаться посудой?

Тут уже я взвыл от хохота, а Брусничкин от возмущения. Но возмущенный Брусничкин всегда являл собой образец выдержки и хладнокровия, тем более в присутствии такой красивой девушки. Поэтому он напустил на себя холодный, чопорный вид и спокойным корректным тоном заявил:

– Вы, моя дорогая, видимо, принимаете нас за обычных загулявших только что сделанных русских, с трудом поэтому говорящих на русском языке и использующих для общения пальцы врастопырку. Смею вас заверить, что вы глубоко заблуждаетесь, и мы вполне способны общаться между собой посредством великого и могучего и воздерживаться при этом от битья чужой посуды!

Услышав подобную тираду, я понял, что Женечка здорово завелся. Надо было срочно исправлять положение. Брусничкин как раз запил свое пламенное выступление, осушив свой бокал, а я допил то, что оставалось в моем, и обратился к нахохлившимся ребятам.

– Прошу внимания!

Они повернулись ко мне.

– Людушка, мой дорогой друг имеет в виду следующее…

И я легко щелкнул ногтем по хрустальному стеклу бокала. Раздался легкий мелодичный звон, и тут же граненая пробочка, украшавшая графин, выскочила из горлышка, а сам графинчик легко взмыл над столом и направился в мою сторону. Он завис над моим бокалом и, элегантно качнувшись, наполнил его. Затем, не дожидаясь дополнительных указаний, направился к Женькиному концу стола и проделал ту же операцию с его бокалом. Представление завершилось тем, что графин занял свое место в центре стола, а пробочка заняла свое место в его горлышке. Вид у ребят был настолько ошарашенный, что я поспешил продолжить свои пояснения.

– Я только несколько дней, как вернулся из Нижнего Новгорода, с похорон. Там со мной впервые произошел именно такой случай. Представляете, за поминальным столом я в задумчивости вот так же задел граненый стакан, и стоявшая рядом бутылка водки набулькала мне его до краев. Видимо, я являюсь центром какого-то возмущающего эффекта, который проявляется подобным образом. Но вы не бойтесь, я думаю, что это не заразно.

И Людмила, и Брусничкин слушали мою околонаучную галиматью, раскрыв рот, а по окончании моего спича дружно выдохнули и произнесли – Женька: «Полтергейст…», Людмила: «Волшебство…»

Так на моих глазах встретились Сказка и Наука. Вы, конечно, понимаете, что Сказка была мне гораздо милее.

Именно в этот момент в моей голове явственно прозвучали слова: «Хозяин, ты меня слышишь, хозяин?» От неожиданности я вздрогнул, и вдруг до меня дошло, кто это может, нет, кто это должен, быть.

«Афоня… – заорал я про себя. – Как ты меня разыскал?»

«По запаху, хозяин…» – В голосе Афони явно сквозило довольство собой.

«Молодец! – похвалил я его. – Ну что там у тебя?»

«Да тут по коробухе по железной, ну, по той, что ты воздуховодкой называл, мужик такой маленький ползет. Я подумал, может, его прищемить чем… – Афоня захихикал. – Или супружницу мою послать, она его пощекочет немного, он и сдохнет. Ишь ты, по воздуховодкам шастать намылился!». – Афоня явно выслуживался.

«Нет, ты его не трогай. Пусть он заберет то, за чем лезет. Только проследи, будет он бумаги рассматривать или не глядя потащит?»

«Я все понял, – отрапортовал Афоня. – Да, тут еще, хозяин…»

«Ну что еще?..»