Ученик

— Я изучал философию у господина Пихтельбанда, слушал его лекции и конспектировал почти слово в слово. Мои конспекты хоть сейчас отдавай в типографию. Он выдающийся мыслитель, величина номер один в философии на настоящий момент. Остальные перед ним — пигмеи. Он относился ко мне благосклонно, я числился у него в лучших студентах. И он с нескрываемым удовольствием беседовал со мной. Он предложил мне тему докторской диссертации. Кандидатскую я защитил сразу после университета. В моем возрасте получить звание доктора — это очень непростая задача. Старые монстры только со скрежетом зубовным пойдут на это. Поверь мне, это очень непростая задача. Он предложил мне тему, исходя из моих интересов, в чем я был сильнее всего. Меня же больше всего интересует философия социальной истории. В онтологии уже не сделаешь больших открытий. Дело в том, Иоганн, что в природе живой и неживой действуют строгие законы. Задача ученого — открыть их. Можно из изучать, дополнять, изменять, но ни одному здравомыслящему человеку не придет в голову отрицать их. Всё в окружающем мире строго детерминировано. Но почему-то, когда дело доходит до социальной истории, тут полный… как бы это выразиться?… бардак, хаос. Каждый дует в свою дудочку-свирестелочку, считая свою теорию, разумеется, бредовую, абсолютной истиной. Но абсолютная истина существует в единственном экземляре. В социальной философии полный разброд и шатания. Я прочел, наверно, всё в этой области, начиная с Платона и заканчивая современниками. «Разлад, хаос, ни лада и ни цели», — как писал мой знакомый поэт Генрих. Социальная философия — это помойка, куда каждый выбрасывает всё, что ему вздумается. Да порой выбрасывают и ценные вещи. Я этого не отрицаю. И всё же от этого помойка не становится магазином ювелирных изделий. Да! Иоганн! Я вижу у вас изрядный аппетит. Гарсон!

Карл щелкнул пальцами, подзывая парнишку-официанта. Он помрачнел и, не спеша, приблизился к их столику.

— К вашему сведению, все гарсоны остались во Франции, — проговорил он с нескрываемой обидой.

— Да я посмотрю, ты обидчивый! — усмехнулся Карл. — Ладно! Не дуйся! С меня дополнительные чаевые. За оскорбление человеческого достоинства. Принеси-ка этому молодому человеку хороший кусок отбивной телятины с изрядной порцией картофельного пюре. И чтобы всё это было щедро посыпано зеленью, которая, как утверждают медики, очень полезна.

— Ну, что вы! — замахал руками Иоганн.

— И пару… Нет! Три стакана морса! А мне большую кружку пива. Но только темного.

Официант удалился выполнять заказ, а Карл продолжил:

— Но не может быть так, что всё в этом подлунном мире подчиняется строгим законам, и только один элемент существует произвольно, сам по себе! Это же противоречит не только элементарной логике, но и здравому смыслу.

— Да! Да! Учитель говорил нечто такое, — вставил Иоганн. Не мог же он всё время молчать. Как раз принесли новое блюдо, и он усиленно стал орудовать вилкой и ножом, позабыв про всякую стеснительность.

— Господин Пихтельбанд вполне разделял мою позицию и дал мне добро на это исследование, обещая оказывать всяческую помощь. И нужно сказать, что он сдержал свое слово, помогая мне очень ценными советами и рекомендациями. Я ему даже как-то предложил указать его как соавтора. Тем более, что я взял его метод исследования. Я нашел законы человеческой истории. А значит, я объяснил смысл истории. Я нисколько не преувеличиваю! — Открытые им законы приложимы и к человеческому обществу. И меня удивляет одно, почему никто не догадался сделать этого до сих пор. Ты не можешь представить себе, Иоганн! Я сделал гениальное открытие. Да! Да! Не думай, что я сумасшедший.

— Ого! — воскликнул Иоганн, звучно икнул и покраснел. Ему было стыдно.

— И тут, представь себе, произошло нечто невероятное, трудно объяснимое. Господин Пихтельбанд знакомится с моим трудом и решительно заявляет, что всё это сущий бред, поскольку в основании всего здания, выстроенного мной лежит ложная предпосылка, притянутая за уши идея.

— Такого не может быть! — решительно заявил Иоганн. Но заявил лишь потому, что нужно же было время от времени напоминать о своем существовании и поддерживать разговор.

— Представь, какой это был для меня удар, шок! Итог моих многолетних размышлений оказывался бредом, ерундой. Я десятки раз начинал с начала, пытаясь найти ошибку, в которой меня обвинял профессор, и не находил ее. Я проходил всё тем же путем и приходил к одним и тем же результатам. Пойми, Иоганн! Никакой ошибки НЕТ! То, что я открыл, ИСТИННО! Не видеть этого может только слепой.

— Вот и прекрасно!