О'Доннелл отшатнулась от нее, и в глазах ее наконец промелькнул ужас. Риццоли невольно испытала удовлетворение, заметив этот страх. Ей почему-то хотелось, чтобы О'Доннелл ощутила хотя бы привкус того, что ей пришлось испытать год назад.
— Привыкайте к страху, — сказала Риццоли. — Это вам теперь пригодится.
— Я уже работала с такими пациентами, как он, — сказала О'Доннелл. — Я знаю, когда стоит бояться.
— Хойт не похож ни на одного из тех, с кем вам доводилось встречаться.
О'Доннелл расхохоталась. К ней вернулась прежняя бравада, подхлестываемая гордостью.
— Все они не похожи друг на друга. Все уникальны. И я никогда не отворачиваюсь от них.
17
Дорогая доктор О'Доннелл!
Вы просили поделиться с вами воспоминаниями о моем раннем детстве. Я слышал, что мало кто помнит первые три года своей жизни, поскольку незрелый мозг еще не способен усваивать язык, который необходим, чтобы воспроизводить образы и звуки. Впрочем, каким бы ни было объяснение детской амнезии, ко мне оно не относится, поскольку я отчетливо помню многое из моего младенчества. Я даже могу вызвать в памяти образы, которые относятся к периоду, когда мне было всего одиннадцать месяцев. Вы наверняка не поверите и сочтете, что они выстроены на рассказах родителей. Уверяю вас, они реальны, и, если бы мои родители были живы, они бы подтвердили вам, что мои воспоминания точны и не могут основываться на чьих-то рассказах, тем более что относятся к событиям, о которых в нашей семье говорить не принято.
Я помню свою детскую кроватку с белыми деревянными прутьями, на которых остались отметины от моих зубов. Голубое одеяльце с нарисованными на нем крохотными существами — птичками, пчелками или медвежатами. А над кроваткой висела эдакая хитрая штуковина — теперь-то я знаю, что ее называют «мобайл», а тогда она мне казалась совершенным волшебством. Блестящие звезды, месяцы, планеты — что там еще подвешивал отец — медленно проплывали над моей головой. Мой отец был авиакосмическим инженером и полагал, что можно сделать из ребенка гения, если просто стимулировать работу его мозга — будь то мобайлом, картинками или записанным на пленку голосом, твердящим таблицу умножения.
Я всегда был первым в математике.
Но вам вряд ли интересны эти воспоминания. Я знаю, вы ждете мрачных подробностей, а не умильных картинок с колыбельками и мобайлами. Вы хотите знать, почему я такой, какой я есть.
Тогда мне придется рассказать вам про Мэйрид Донохью.