Ученик архитектора

Однако слон, до сей поры демонстрировавший столь неуместное миролюбие, пришел в ярость. В значительной степени этому способствовали камни, которые швыряли в него разочарованные зрители. Огромные уши Чоты пришли в движение, и он возмущенно затрубил. Зрители, довольные произведенным эффектом, стали кидать в него что ни попадя – тухлые овощи, палки, деревянные ложки, металлические ножны. Напрасно Джахан умолял своего подопечного успокоиться. Шум вокруг стоял такой, что его голос казался не громче комариного писка.

Неожиданно слон устремился к трибунам. Джахан побежал за ним, крича и размахивая руками. Веселье, царившее на трибунах, сменилось испугом. Зрители, вопя от страха, бросились врассыпную, сбивая с ног и затаптывая тех, кто оказался недостаточно проворным. Джахан наконец догнал слона и схватил его за хвост. Разгневанный зверь вполне мог прикончить надоедливого погонщика, но сейчас мальчику было на это наплевать. Стражники с мечами и копьями уже бежали к Чоте, хотя, судя по их растерянным лицам, они не представляли, как действовать в подобной ситуации. Слон снес ограждение и вломился в ложу, где сидели чужеземные посланники. Венецианский посол заметался и упал, растянувшись во весь рост. Кто-то наступил на него, раздался треск бархатного кафтана. Джахан увидел, что сапфировая брошь валяется на полу. Пользуясь всеобщей паникой, мальчик незаметно поднял драгоценность и спрятал ее за поясом.

Когда погонщик снова вспомнил про слона, тот был уже у самой ложи султана. Венценосный повелитель не счел возможным спасаться бегством. Он восседал в своем кресле, неподвижный, как скала. Ни один мускул не дрогнул у него на лице, словно вокруг ровным счетом ничего не происходило. Великий визирь никак не мог тягаться в выдержке со своим повелителем. С обезумевшим взором и пеной у рта он выкрикивал какие-то бессмысленные приказы. Ощутив запах страха и ненависти, исходящий от этого человека, Чота устремился к нему. Хоботом он сбил с головы Лютфи-паши роскошный тюрбан и подбросил его в воздух, будто демонстрируя очередной трюк.

– Стража! – завопил великий визирь.

Краешком глаза Джахан заметил, как один из лучников целится в голову слону. Он бросился к стражнику как раз в тот момент, когда последний выпустил стрелу.

Резкая боль пронзила правое плечо Джахана. Он отчаянно заверещал, рухнул на землю и лишился чувств. Услышав голос погонщика, слон резко остановился. Люди, толпившиеся вокруг, – тоже. Какофония звуков, только что бушевавшая на Ипподроме, внезапно сменилась напряженной тишиной. Все взоры были устремлены на истекающего кровью мальчика. И тут султан сделал то, чего никто от него не ожидал. Он неспешно встал и засмеялся.

Страшно представить себе, какие кары обрушились бы на слона и погонщика, если бы Чота избрал своей жертвой не великого визиря, а властелина мира. Но смех султана спас их. Кто-то подобрал с земли грязный и помятый тюрбан и почтительно вручил его Лютфи-паше. Великий визирь схватил свой головной убор, но надевать не стал. Постепенно все зрители вернулись на свои места. Чота затопал к выходу так невозмутимо, как будто причиной всеобщего переполоха был вовсе не он.

* * *

– Как видно, ты спятил, безмозглая скотина! – кричал Джахан Чоте из носилок, на которых его несли домой. – Можешь не сомневаться, эта дурацкая выходка тебе даром не пройдет! Самое малое, что теперь тебе сделают, – это отрежут яйца. А может, тебя зарубят на мясо и подадут к столу с капустой и луком! А я по твоей милости заживо сгнию в тюрьме!

Попадись ему сейчас ведро, мальчик с удовольствием пнул бы его. Окажись под рукой ваза, он с наслаждением расколотил бы ее на куски. Но никаких предметов, на которых можно было бы сорвать гнев, рядом не имелось. К тому же у него отчаянно болело плечо. Впрочем, страх, терзавший его сердце, был так силен, что заглушал боль. И хотя Джахан осыпа́л ругательствами слона, но в случившемся он обвинял главным образом себя, и это было особенно мучительно.

Когда погонщика доставили в зверинец, Олев сначала бросил взгляд на его бледное лицо, потом внимательно посмотрел на стрелу, торчавшую из раны, и кивнул близнецам-китайцам. Оба бесшумно исчезли и вскоре вернулись с мешочком опиума.

– Что ты собираешься делать? Зачем все эти ножи? – испуганно спрашивал Джахан, наблюдая, как его старший товарищ выкладывает на поднос разнообразные лезвия.

Шея у мальчика онемела, губы пересохли, а кожа приобрела мертвенно-бледный оттенок.

– Ты слишком любопытный, – отрезал Олев. – Я намерен вытащить эту штуковину.

– Но каким образом?

Ответа не последовало. Олев заставил мальчика выпить маслак – отвратительно пахнущий зеленоватый отвар сухих листьев конопли. Едва Джахан сделал первый глоток, голова у него пошла кругом, а когда он допил последнюю каплю отвара, мир вокруг стал до странности ярким и переливающимся. Опиум растерли в кашицу и смазали им рану. После этого Олев и китайцы вынесли Джахана в сад, где было намного светлее, чем в сарае.

– Прикуси это! – приказал Олев.