Ученик архитектора

В это мгновение месяц выскользнул из-за тучи, давая старой служанке возможность разглядеть незнакомца. Низкорослый, широкоплечий, приземистый. Судя по разрезу глаз, татарин. На плече висит кожаная фляга. В осанке чувствуется надменность. Мужчина нахмурился, явно раздраженный тем, что на него уставилось столько глаз.

– Меня прислали из дворца, – произнес он чрезмерно громким голосом.

Слова эти были встречены настороженным враждебным молчанием.

– Я должен поговорить с вашим хозяином, – изрек посланник и, решительно расправив плечи, уже вознамерился было войти во двор.

Но кахья остановила его предостерегающим жестом:

– Ты уверен, что входишь с правой ноги?

– Что?

– Если ты хочешь переступить этот порог, то должен непременно войти с правой ноги.

Гонец в замешательстве уставился на свои ноги, словно опасаясь неповиновения с их стороны, потом осторожно сделал шаг. Оказавшись во дворе, он громогласно сообщил, что послан самим султаном по делу, не терпящему отлагательств. Объяснять сие не было никакой нужды; слуги и так это поняли.

– Мне приказано срочно доставить главного придворного строителя в сераль, – добавил гонец.

Кахья вздрогнула, щеки ее побелели. Слова, которые старая женщина собиралась произнести, застряли у нее в горле. О, как бы ей хотелось сказать, что ее хозяин лишь недавно забылся сном и она никому не позволит тревожить его в краткие часы отдыха! Но это, увы, было невозможно.

– Подожди здесь, – пробормотала старуха, злобно сверкнув глазами. И обратилась к одному из слуг: – Идем со мной, Хасан.

Ее слабые глаза не могли различить в сумраке лицо парня. Но кахья догадалась, что Хасан здесь, по запаху гвоздичных леденцов, которые он вечно сосал.

Они вошли в дом: впереди старуха, сзади юноша с лампой в руках. Половицы заскрипели под их ногами. По губам кахьи скользнула улыбка. Хозяин понастроил в этом городе немало великолепных дворцов и мечетей, а вот починить полы в собственном доме у него руки не доходят.

Стоило слугам войти в библиотеку, как они ощутили особый запах – запах книг, чернил, воска, кедровых четок и полок из орехового дерева.

– Эфенди, проснитесь, – мягким, как шелк, голосом прошептала старая служанка.

Ответа не последовало. Несколько мгновений она стояла, прислушиваясь к сонному дыханию своего господина, потом окликнула его вновь, на этот раз громче. Но он даже не пошевелился.

Тем временем юноша, которому никогда прежде не доводилось видеть хозяина так близко, не сводил глаз со спящего. Большой горбатый нос, высокий лоб, изборожденный морщинами, седая длинная борода, которую придворный строитель беспрестанно теребил в минуты раздумий, шрам над левой бровью – напоминание о том, как в молодости, работая в мастерской своего отца, Синан упал на ткацкий станок. Взгляд Хасана скользнул по рукам зодчего. Сильные, костистые пальцы, загрубевшие, мозолистые ладони. Руки человека, привыкшего к тяжелой работе.

Когда кахья окликнула Синана в третий раз, он наконец открыл глаза и сел в постели. На лицо зодчего набежала тень, когда он увидел перед собой две фигуры. Он знал: для того чтобы слуги осмелились потревожить его в этот час, должно произойти нечто из ряда вон выходящее. Бедствие, сопоставимое с пожаром, уничтожившим город до основания.

– Прибыл гонец от султана, – сообщила кахья. – Вас срочно требуют во дворец.

Синан с усилием поднялся на ноги.

– Может, это и хорошая новость. Иншаллах – если будет на то воля Божья, – бросил он.

Юноша, донельзя гордый тем, что ему доверено такое важное дело, помог хозяину умыться и одеться. Светлая рубаха, халат – не новый и роскошный, а, напротив, старый и неприметный: коричневый, теплый, отороченный мехом.

Все трое спустились по лестнице.

Увидев главного придворного строителя, гонец склонился в поклоне.

– Простите за то, что осмелился нарушить ваш покой, эфенди. Но мне приказано доставить вас во дворец.

– У каждого свои обязанности, – кивнул Синан.

– Может кто-нибудь из слуг сопровождать господина? – вмешалась кахья.

Гонец, не удостоив ее взглядом, вскинул бровь.

– Мне дан приказ доставить во дворец лишь вас, эфенди, и никого больше, – произнес он, глядя только на Синана.

Ком злобы, горькой как желчь, подкатил к горлу старой служанки. Она наверняка затеяла бы с наглецом перепалку, не положи Синан ей на плечо ладонь.

– Все будет хорошо, – успокоительно произнес он.

Старый зодчий и гонец вышли за ворота в ночную тьму. На улице не было ни души, даже бродячие собаки, которых в городе развелось полным-полно, куда-то подевались. Синан уселся в карету, гонец захлопнул дверцу и опустился на сиденье рядом с возницей, который не произнес ни слова. Лошади двинулись, и карета, покачиваясь из стороны в сторону, понеслась по булыжной мостовой.