Ученик еретика

Маргарет налила юноше эля и присела рядом, спокойно прикидывая, что предстоит сделать. Эта умная женщина способна была позаботиться обо всем необходимом даже в отсутствие мужа.

— Дядюшке Уильяму было около восьмидесяти, — сказала Маргарет. — Жизнь он прожил честную, был добрым родственником и хорошим соседом, умер в паломничестве, о котором мечтал, с тех пор как проповедник из Осита посоветовал ему отправиться в Святую Землю… Но что же я это тут сижу да прохлаждаюсь? Время не ждет. Жаль, аббат не успел известить нас, что вы вернулись.

— Аббат узнал о нашем возвращении только сегодня утром, на заседании капитула. Старого аббата уже нет, а новый поставлен всего четыре года назад. Но, к счастью, все уладилось.

— Да, конечно, в монастыре сделают все необходимое. Но надо позаботиться о том, чтобы и здесь все было в порядке, предупредить о похоронах соседей… Ты, надеюсь, придешь после похорон помянуть Уильяма? Конан дома, я пошлю его поискать Жерара по деревням. Точно неизвестно, где он, но вдруг Конан да отыщет! Мужу надо объехать шесть стад. Посиди тут — я приведу из лавки Джевана, и Олдвин пусть оторвется от конторских книг. Ты расскажешь нам о старике. Фортуната пошла за покупками, но скоро вернется.

Маргарет ушла, а Илэйв остался сидеть в тишине. Он так еще и не упомянул о шкатулке. Вскоре Маргарет вернулась, ведя с собой Джевана, Олдвина и пастуха Конана, которого Илэйв запомнил еще двадцатилетним юношей — худеньким и хрупким на вид. За протекшие годы он пополнел, раздался в плечах и выглядел здоровяком, с румянцем во всю щеку. Олдвин поступил в услужение к Жерару незадолго до того, как Уильям взял Илэйва с собой в паломничество. Тогда Олдвину было за сорок, грамотой он не слишком владел, но от природы был наделен способностью к счету. Сейчас, в свои пятьдесят, Олдвин внешне почти не изменился, только волосы поседели да поредели на макушке. Бедняге приходилось усердно трудиться, чтобы справиться с обязанностями, длинное лицо его казалось усталым и озабоченным.

Илэйв рано научился читать, а учил его священник, со всем усердием стараясь развить таланты своего маленького прихожанина. Тогда, работая на пару с Олдвином, Илэйв без стеснения наслаждался своим превосходством. Юноша вспомнил, как он обучал старшего конторщика письму и счету, не от того, что искренне желал помочь ему, а желая поразить всех своими знаниями. Сейчас Илэйв стал старше и умней и понял, как велик мир и как ничтожна его собственная личность. Он даже порадовался тому, что у Олдвина хорошее место, надежная крыша над головой и никто с ним не соперничает.

Джеван Литвуд был на семь лет моложе Жерара, значит, ему было чуть больше сорока; высокий, худощавый Джеван имел прямую осанку и гладко выбритое лицо педанта. В детстве он не получил должного образования, но рано занялся изготовлением пергамента, познакомился с учеными людьми, покупавшими у него товар, — монахами, клерками, — порой к нему обращались и землевладельцы средней руки. Смышленый Джеван учился у них, жадно впитывая знания, побуждая своих знакомых вновь и вновь беседовать с ним. Так постепенно он сделался ученым, он — единственный из всех домочадцев — умел читать по-латыни и по-английски. Для продавца пергамента, безусловно, полезно понимать ценность своего труда, его значимость для культуры.

Домочадцы по-родственному собрались за столом, чтобы оказать радушный прием Илэйву и узнать новости. Смерть Уильяма — старого, обремененного летами и покинувшего сей свет в состоянии благодати, чтобы найти последний приют на монастырском кладбище, — была не роковой развязкой, но венцом достойно прожитой жизни. Утрата эта воспринималась тем более легко, что родственники успели отвыкнуть от старика за годы разлуки; прореха, образовавшаяся после его ухода семь лет назад, давно затянулась. Илэйв рассказал о том, как он и хозяин возвращались на родину и как Уильям ослаб, а потом стал болеть и наконец умер. Юноша рассказал, как за больным ухаживали в монастырях и какова была его смерть — на чистой постели, после исповеди и отпущения грехов. Это случилось в Валони, неподалеку от порта, из которого им предстояло отплыть домой.

— Итак, похороны завтра, — уточнил Джеван. — А в котором часу?

— В десять, после мессы. Сам аббат будет служить. Ох, и пришлось же ему поспорить с каноником из Кентербери! При чужаке был епископский дьякон, — пояснил Илэйв, — и он сболтнул по неосторожности о каких-то давних делах с заезжим миссионером. Герберт, будто клещами, вытащил из дьякона слово за словом и хотел было заклеймить Уильяма как еретика и не допустить похорон на монастырском кладбище, но аббат настоял на своем. Даже и меня, — разгорячившись, вспомнил Илэйв, — чуть было не записали в еретики, когда я осмелился спорить. Каноник этот не выносит, когда ему противоречат. С аббатом приезжий не будет ссориться, но меня он невзлюбил. Придется мне быть тише воды и ниже травы.

— Ты сделал правильно, — тепло сказала Маргарет, — вступился за своего хозяина. Надеюсь, это не будет иметь последствий.