Ученик еретика

— Я никуда не пойду. Я дал слово аббату. Но даже если бы я и не был связан обещанием, все равно бы остался. Нельзя продлевать эту несуразицу и подливать масло в огонь и воодушевлять безумцев, иначе эти безумцы причинят невинным людям еще больший вред. Я не думаю, что погублю себя, настаивая на своем. Нужно последнего разума лишиться, чтобы преследовать человека только за то, что он смеет рассуждать о божественном. Буря скоро уляжется, вот увидишь.

— Все не так-то просто, — возразила Фортуната. — Времена меняются… Разве ты не почуял неладное на капитуле? Значит, я оказалась проницательней. Сейчас я спешила, чтобы посоветоваться с Джеваном о том, что можно предпринять, дабы избавить тебя от опасности. Ты доставил мне подарок, за который можно выручить немалую сумму. Пусть эти деньги послужат твоему спасению: лучшего употребления им и придумать нельзя!

— Нет, нет! — бурно запротестовал Илэйв. — Мне не надо никаких денег. И потом, я не собираюсь никуда бежать. А шкатулку эту я принес тебе как приданое, на случай, если ты выйдешь замуж.

— Я выйду замуж! — прошептала ошеломленная Фортуната, ее широко раскрытые зеленые глаза изумленно заискрились. Похоже было, мысль о замужестве никогда не приходила ей в голову.

— Не беспокойся обо мне, все будет хорошо, — настаивал Илэйв, очарование Фортунаты заставило его пропустить последнюю реплику мимо ушей. — Уж я-то знаю, что говорить и как себя держать. Но я не буду открещиваться от того, во что верю, и говорить «нет», если ради истины нужно сказать «да». И бежать я не собираюсь. С какой стати? Я не чувствую за собой никакой вины.

В сердцах он резко отпустил ее руки. Идя к дороге, Илэйв обернулся: Фортуната стояла не двигаясь. Девушка задумчиво, едва ли не сурово смотрела на него, чуть закусив нижнюю губу.

— И еще одно удержало бы меня здесь, даже если бы не было иных причин, — признался Илэйв. — Я не могу расстаться с тобой.

— Неужто ты думаешь, — спросила Фортуната, — что я не отыскала бы тебя и не последовала за тобой?

Проходя по двору, Фортуната услышала доносившиеся из дома голоса: там не спорили и не ссорились, раздавались скорее восклицания ужаса и изумления. Наверняка Олдвин и Конан, едва добравшись до дома, рассказали хозяевам об утренних событиях, изобразив собственную роль в самом выгодном свете. Фортуната не сомневалась, что слуги были в сговоре, и однако, чем бы ни был вызван их поступок, оба не желали расценивать его как обыкновенный донос. Религиозное рвение, чувство долга — именно этими понятиями они злоупотребили, пытаясь утаить злой умысел.

Маргарет, Джеван, Конан и Олдвин — все собрались в зале, возбужденно разговаривая. Они едва слушали друг друга: и вопросы, и ответы сыпались одновременно. Конан стоял чуть в стороне, будто нечаянный зритель ссоры, но Олдвин, едва Фортуната перешагнула порог, выкрикнул в ответ Маргарет:

— Откуда было мне знать? Скрыть богохульство — не значит ли это погубить свою душу? Я рассказал о своих страхах брату Жерому…

— А тот рассказал приору Роберту, — воскликнула Фортуната еще с порога, — а приор Роберт сообщил всем и каждому, не позабыв и того важного каноника из Кентербери. И ты был готов к этому… А теперь еще утверждаешь, будто не хотел навредить Илэйву! Ты прекрасно знал, на что замахиваешься.

Все обернулись к Фортунате, пораженные даже не столько внезапным появлением девушки, сколько ее негодующим видом.

— Нет! — буркнул запнувшийся было Олдвин. — Клянусь, нет! Я только хотел, чтобы приор поговорил с ним, предупредил его…

— И оттого ты нашептал брату Жерому, кто из нас присутствовал при вчерашнем разговоре! Желая лишь вразумить Илэйва, ты бы не стал никого называть. Как посмел ты вовлечь меня в свою затею? Я тебе этого никогда не прошу!

— Тише, тише! — воскликнул Джеван, воздев руки, — Ты хочешь сказать, детка, что и тебя допрашивали как свидетельницу? Ради Бога, парень, что это ты натворил? Зачем же ты впутал нашу девочку в подобное дело?!

— Я не хотел этого! — оправдывался Олдвин. — Брат Жером, будто клещами, вытянул из меня одно имя за другим. Я не намеревался впутывать Фортунату. Но я сын Церкви — и, желая облегчить душу от бремени, поневоле рассказал обо всем.

— Что-то раньше я не замечал за тобой такой набожности, — едко заметил Джеван. — За тобой было право отказаться называть чьи-либо имена помимо своего собственного. Ну да ладно, сделанного не воротишь. Но сейчас уже все закончено? Или девочку будут вызывать снова и снова?