Ученик еретика

— Нет, до конца еще далеко. Приговор не вынесен, и впереди много сложностей. С Илэйва взяли слово не покидать аббатства, пока не сняты обвинения. Я знаю это от него самого: он догнал меня у рощи близ моста, когда я шла домой. Потом он вернулся в аббатство. Илэйв намерен отстаивать свое доброе имя. Я умоляла его бежать, но он наотрез отказался. Подумай-ка, Олдвин, какое зло ты причинил бедному юноше, который ничем перед тобой не виноват! Ведь у него нет ни родных, ни друзей, ни даже крыши над головой. Ты обеспечен работой, тебя ждет спокойная старость, а ему только предстоит искать хозяина, но кто же наймет его теперь? Что бы там ни решил суд, люди будут его сторониться, словно зачумленного! Ну зачем, зачем ты это сделал?

Олдвин, который с тех пор, как Фортуната неожиданно выросла на пороге, успел уже взять себя в руки, сейчас вновь растерялся. В молчаливом недоумении приоткрыв рот, он смотрел то на нее, то на Джевана. Он дважды сглотнул, прежде чем решился переспросить, недоверчиво и медленно:

— Предстоит искать хозяина?

— Да, насколько тебе известно.

И вдруг Фортуната осеклась, потрясенная внезапной догадкой. Ведь Олдвину ничего не было известно: он мог только гадать и терзаться сомнениями. На каждом шагу конторщику мерещились мрачные тени, а надежды были столь робки, что могли развеяться при первом неосторожном вздохе.

— Не может быть! — в отчаянии воскликнула Фортуната. — Ты пошел к брату Жерому из опаски, что Илэйв займет твое место?

— Как? — изумился Джеван. — Неужто Фортуната права? Ты боялся, что тебя выбросят на улицу, а парень займет прежнюю должность? И это после того, как ты прожил здесь столько лет, служа нам!.. А ведь в нашем доме слуги — та же родня. Тебе ли этого не знать!

Бедняга Олдвин, который ценил себя весьма низко, не мог ожидать, чтобы другие смотрели на него иначе, и потому искренне считал, что не заслуживает того доброго отношения, какое находили все домочадцы в семье Литвудов. Конторщик стоял будто потерянный и молча жевал губами.

— Более праведный! — в сердцах вскрикнула Маргарет. — Да у нас и в мыслях не было тебя увольнять. Паренек в свое время отлично справлялся с обязанностями, кто будет спорить, но мы не собираемся отказываться от твоих услуг, Олдвин. Но что говорить! Ведь Илэйв и сам не желает поступать на прежнее место. Я переговорила с ним, как только он появился: юноша заверил, что не намерен отбивать у тебя кусок хлеба. Вот что, оказывается, тебя тревожило! А я-то думала, ты о нас лучшего мнения.

— Я напрасно причинил ему зло, — пробормотал Олдвин. — Совершенно напрасно!

И вдруг, содрогнувшись всем телом, как дерево под резким порывом ветра, Олдвин повернулся к порогу и бросился прочь из дома. Конан прыжком догнал его и крепко схватил за руку.

— Куда ты? Что тебе в голову взбрело? Сделанного не воротишь. И потом, ведь ты не лгал.

— Я догоню Илэйва и попрошу у него прощения, — с неожиданной решимостью заявил Олдвин. — Мы вместе пойдем к монахам, и я заглажу тот вред, что ему причинил. Я сознаюсь, что действовал по злому умыслу. И возьму назад свое обвинение.

— Не будь ослом! — грубо выкрикнул Конан. — Какая теперь разница? Обвинение выдвинуто, и священники за это ухватились. Шуточное ли дело: обвинить человека в ереси и потом отказаться от своих слов? Ты только увязнешь с ним в одном болоте! И не забывай, что остается еще мое свидетельство и свидетельство Фортунаты, и потому в твоем отказе не будет проку… Подумай-ка хорошенько!

Но Олдвин был полон решимости идти: совесть говорила в нем громче, чем голос разума. Он высвободил руку, которую сжимал Конан.

— Нет, я пойду! По крайней мере хоть попытаюсь поправить дело.

Олдвин быстрыми шагами направился через двор к арке. Конан догнал бы его, но раздался оклик Джевана:

— Не мешай ему! Если он хотя бы признается, что действовал по злому умыслу, положение Илэйва значительно улучшится. Слова, слова… Не сомневаюсь, они были произнесены, однако толковать слова можно на множество ладов. Небольшое, пусть даже крохотное сомнение — и картина в целом переменится. Берись-ка ты за работу и не тронь этого бедолагу. Ему необходимо облегчить совесть. Если же судьи вонзят в него когти, мы замолвим за него словечко и выручим старика.

Конан, пожав плечами, повиновался. Ясно было, что он не ожидает ничего хорошего от опрометчивого поступка Олдвина.

— Пойду в поле, пока не стемнело. Бог весть, чем все то кончится, но думаю, к вечеру мы обо всем узнаем.

Покачивая головой и вполголоса ругая глупость Олдвина, пастух двинулся к арке. С улицы послышались, стихая, его тяжелые шаги.

— Вот суматоха! — прерывисто вздохнув, сказал Джеван. — Мне тоже надо идти, забрать кожу из мастерской. Завтра приезжает каноник из Хьюмонда, а я еще не получил известия, каких размеров книга ему нужна. Не огорчайся, девочка, — тепло добавил он, обнимая Фортунату длинной сухой рукой. — В случае чего, попросим приора из Хьюмонда замолвить словечко перед Гербертом за любого человека из нашей семьи: один августинец легко поймет другого, а приор мне кое-чем обязан.