Ученик философа

Потом у него появилось чувство, словно его ум был лодкой, которую швыряло на скалы, тащило через пороги, а потом она внезапно выплыла в спокойном свете на безмятежное золотое озеро. Джордж почувствовал, как его натянутое, искаженное лицо расслабилось и разгладилось. Он задышал тихо и глубоко. Он подумал: «Это как будто я умер, только я не умер. Я живу жизнью после жизни, где все изменилось. Возможно ли, что я в самом деле покончил с Джоном Робертом Розановым и что это постигло меня как перемена бытия, как тайна, значение которой мне едва ли известно?» Он встал. Он пошел в кухню и поел супа. Был вечер. Джордж вышел в теплый, спокойный, неясный сумеречный воздух. Он пошел в ближайший паб, «Крысолов», и там узнал новость о смерти Уильяма Исткота. И ему показалось, что это тоже знак, что Ящерка Билль принес себя как невинную жертву, заменив собой его, Джорджа. Любовь достигла апогея и мирно скончалась. Он шел, дышал и чувствовал, как в нем поднимается теплое внутреннее сияние, которое, проявившись на лице, так изумило Тома Маккефри.

— Что за письмо? — спросила Диана. Она тоже видела сияние, исходившее от Джорджа, и оно ее беспокоило.

— От Джона Роберта.

— Хорошее письмо, доброе?

— Оно… скажем так… милосердное. О, милосердие… да… что такое? Смотри, я его сейчас сожгу.

Джордж встал на колени у камина, поджег уголок письма и стал смотреть, как оно горит на квадратиках решетки.

Диана смотрела в изумлении.

Джордж вернулся, сел на софу, и Диана скользнула на пол у его ног, как она часто делала, и положила руки ему на колени.

— Детка, ты меня любишь?

— Ты же знаешь, что да.

— Тот, кто кричит на рынке: «Репа! Репа!», но не кричит, когда умрет отец, он с головы до пяток — продавец, ему дороже репа, чем отец![131]

— Ты сегодня настроен дурачиться. Ты думаешь про своего отца? У тебя странный вид.

— Странный, да. Я чувствую себя так, как будто меня сломали и воссоздали заново за секунду… вернее, за полчаса. Что-то такое… словно кровотечение… что-то сломано внутри…

— По правде?

— Нет-нет, я же сказал «как будто», это все только в душе. Что-то смыто… омылось кровью…

— Как Христос.

— Да. Да. Не меньше. Я сказал, что мир сегодня полон знамений. И Ящерка Билль умер. Царствие ему небесное. Так что, у меня странный вид?

— Да. У тебя лицо стало другое… красивее…

— Да, по ощущению похоже. Налей мне еще, детка. Маленький Джон запрыгнул в бидон[132]. Мы еще поживем, мы их всех побьем, всех переживем. Ты знаешь, что сегодня за день?

— Какой день?

— Тот, которого ты ждала.

— О чем ты?

— Ты хотела, чтобы в конце концов я пришел к тебе. Сломленный, побитый, отвергнутый. И вот я пришел.

— Ох, Джордж…

— Да, и я сломлен, побит и отвергнут, но это совсем не так, как я думал, это как триумф — с фанфарами, барабанами… факелами, фейерверками, огнями — это день освобождения, Диана, ты слышишь приветственные крики толпы? Они знают, что мы победили. Налей себе, дорогая, и выпьем за свободу. Они хотели разбить нас, но разбили только наши цепи. Мы уедем, правда, как ты всегда хотела. Ты хочешь? У меня хорошая пенсия. Давай уедем и поселимся в Испании, там жизнь дешевая.

— Джордж, ты взаправду?

— Да. Диана, это оно. Когда человек не может не сделать то, что нужно. Мы будем жить в Испании, под солнцем, свободные. Мы заживем на мою пенсию как короли. Ты единственная, кто меня по-настоящему любит. Ты единственная, с кем я могу разговаривать, чье общество д ля меня выносимо. Поселимся на юге, у моря, и будем наконец счастливы. Иди, милая, ляг рядом со мной. Просто обними меня. Я разгадал загадку, все разрешилось. Надо просто дойти до точки и сломаться, чего проще. О, как мне спокойно. А теперь я хочу спать.

И Джордж мгновенно уснул мирным сном в объятиях Дианы.

— Вы хотите сказать, что вы меня любите? — спросила Хэтти.

— Да, — ответил Джон Роберт.

— Любите как… как дедушка или как… влюбленный?

— Второе, — тихо ответил Джон Роберт.

Они дошли до этого далеко не сразу.