Ученик колдуньи (СИ)

— Можешь надеть на шею или намотать на руку. Вот, гляди, это лиственница из нашего парка. И клен: если нагреть, он будет светиться. Это железное дерево — оно растет только на острове Дриад, в тысяче километрах отсюда. А это панцирь морского таракана. Не бойся, он уже не пахнет, ему лет восемьсот. Это тигровые ципреи, я сам их выловил…

Он успокаивал ее, как старший брат — испуганную грозой сестренку. Гвендолин впитывала его голос, его неожиданное участие, его теплую близость и тихо млела, не веря собственному счастью. Когда бусины кончились и Айхе замолк, она стерла со щек уже почти высохшие слезы и улыбнулась:

— Здорово.

— Здесь тоже можно жить, — поджав ноги, Айхе уселся на пятки и резким движением отбросил с лица темную челку. — Но ты обязательно отправишься домой.

Его голос излучал твердую уверенность.

— Значит, ты поможешь? Нанну говорит, самой мне не найти дорогу к порталу, путь заколдован и…

— Найдем. Уж как-нибудь. Я постараюсь разузнать про твоего брата в деревне шша перед тем, как… отправиться по важному поручению.

— К сестре Кагайи, да, я слышала.

Айхе удивленно вскинул брови.

— Это была идея Дориана, — объяснила Гвендолин, — разыскать амулет.

— Смотри-ка, ты везде успела. А Левиафан? Как тебе удалось?..

— Он сказал, что любит рыбу.

— Прямо… сказал?

— Не веришь?

— Ну почему же, — все-таки не верил.

— Ты ведь превращаешься в дракона, — Гвендолен поглядела на него испытующе, — почему бы и Левиафану не разговаривать?

— Я таким родился.

— Может, и он таким родился.

— Он — рептилия.

— И тем не менее. Клянусь, это правда.

— Ладно. Пускай, — Айхе помолчал. — У меня есть день или два прежде, чем улетать.

— Прежде, чем ты сможешь улететь.

Он нахмурился. Неужели надеялся обойти неприятную тему? Отвлечь от чувства вины? Его рубашка была застегнута наглухо, но Гвендолин знала: бинты под ней туго перетягивали грудь, сломанные ребра болели. В человеческом мире с такими травмами он лежал бы пластом и не шевелился.

— Сильно досталось, да? — встревожено спросила Гвендолин.

— Терпимо, — Айхе поморщился, явно не желая заострять внимание на своей беспомощности. — Дориан напичкал меня какой-то отвратной микстурой усиленной целебности, так что заживет, как на кошке, за считанные сутки. Не бери в голову.

Гвендолин не купилась на его нарочито бодрый тон. Сердцем чуяла пустую браваду.

— Подумай лучше о том, что совсем скоро вернешься домой, — посоветовал Айхе. — Всего-то и нужно — чуть-чуть перетерпеть, пока я не вернусь. Справишься?

— Постараюсь.

— Вот и умница.

— Айхе… — слова давались нелегко. Вопрос прилип к губам — не стряхнешь.

— Да?

Он терпеливо ждал, и Гвендолин заставила себя продолжить. В конце концов, другого шанса могло не представиться, а ей очень, очень хотелось услышать ответ.

— Зачем тебе все это? — шепот на грани слышимости.

Повисла тишина. Гвендолин чувствовала, как колотится в груди сердце: того и гляди выскочит. Айхе молчал так долго, что волнение успело переродиться в страх.

— Я должен идти, — наконец произнес он.

Гвендолин почти физически ощутила мгновенно выросшую между ними стену.

— Нет, постой. Тебе крепко влетело — не отнекивайся, я знаю: ведьма чуть тебя не убила. Но ты по-прежнему возишься со мной, как с ребенком, защищаешь, утешаешь… Почему?

Айхе, морщась, поднялся с пола и прихватил с собой лампу. Развешанные под потолком метелки цеплялись за его волосы, сухие листья сыпались вниз.

— Потому что это правильно, — его голос прозвучал отстраненно. — А теперь мне действительно пора. Нужно восстанавливать силы. Ненавижу быть слабым. Ненавижу, когда…

Он оборвался на полуслове, но Гвендолин заметила, как сжались кулаки.

— Увидимся, — бросила она ему вслед.

И Айхе исчез, оставив после себя лишь горький аптечный запах. И недоумение. И тревожную грусть.

Ну кто ее за язык тянул? Что она рассчитывала услышать? Какое признание? Довольно того, что Айхе вообще появился в этой комнате. Бестолковая, глупая… Если бы не ее дурацкие вопросы, быть может, он остался бы чуть подольше.

Гвендолин улеглась обратно на матрас, подоткнув под щеку подушку. Вопреки поспешному уходу мальчишки, на душе воцарилось тихое, блаженное спокойствие. Плакать больше не хотелось, дурные мысли растворились в нахлынувшем сонном умиротворении. Душистый аромат шоколадной мяты приятно наполнял легкие, солома в наволочке перестала колоться и даже матрас уже не казался таким жестким. Улыбаясь самой себе, проваливаясь в глубокий сон без сновидений, Гвендолин стиснула в ладони шнурок с бусинами.

Кажется, она нашла свое сокровище.

* * *

Наутро Гвендолин разбудил громкий окрик Нанну:

— Подъем, соня! Встаем, одеваемся — и на завтрак. У нас полно работы.