Ученик колдуньи (СИ)

Гвендолин безучастно протянула бутыль, не в силах отвести взгляд от уродливого рубца под ребрами Айхе. Странно, но тот выглядел поджившим. Не неделю же она спала?!

— Вену я срастил, — доложил Дориан, отсыпая в сосуд с водой порошки из разных пузырьков и старательно взбалтывая содержимое. — Вскоре мальчик пойдет на поправку. Если, конечно, мир раньше не провалится в небытие.

Он вручил Гвендолин пузырек с каким-то зеленоватым войлоком.

— Плесень? Вы серьезно?

— Это грибы пенициллы. Это живокость, — новая склянка добавилась к первой, а за ней и следующая: — И сок каланхоэ. Растения обладают ранозаживляющим и противовоспалительным действием.

— А антибиотиков нет?

Дориан не понял.

— Средневековье… — Гвендолин удрученно покачала головой. — Так и до гангрены не далеко. Может, ещё подорожник привязать?

— Зелье из грибов пеницилл, внутрь три раза в день. От гангрены.

Гвендолин смущенно потупилась, принимая в руки флакончик с желтой жидкостью.

— Восстанавливающий настой, — за толстым стеклом очередной посудины в кисельной жиже плавал клубок мочковатых корней. — Принимать по глотку в час.

И как же их отмерять, эти часы?

— А вот это, — алхимик сунул ей в руки бутыль с водой, мутной от растворенных порошков, — следует влить в рот как можно скорее. Разумеется, лучше привести мальчика в чувства прежде, чем поить, иначе поперхнется, закашляется, и раны откроются.

— А ты куда? — осведомилась Нанну. — Мы надеялись пробраться в башню…

— Нельзя, — Дориан одернул хламиду. — Чем дальше от земли, тем становится опаснее! Я должен вернуться и спустить с крыши телескоп и амфору. К тому времени, может быть, госпожа одумается и снимет амулет.

— И что? Тогда конец света отсрочится? — Нанну скептически задрала бровь.

— Кабы знать! Все, мне пора! Попытаюсь вразумить госпожу, а то духи с перепугу ринулись в человеческий мир. Ох, мы и без того на волосок от гибели… о-о-о, как все плохо, как плохо!

Дориан кинулся назад, и дождевая серость поглотила его субтильную фигуру.

Несколько минут оставшиеся в замешательстве переглядывались. С уходом алхимика они будто лишились ориентира. Бывшие крысы перешептывались, сбившись в кучку, до Гвендолин долетали обрывки фраз. Кто-то предлагал поискать убежище в горах, другие возражали, ссылаясь на гнезда гарпий. Оптимисты вспомнили о кочевниках и принялись убежденно доказывать, что амулеты против колдовского мрака — не бабкины сказки. Большинство ополчилось против них, справедливо рассуждая о трудностях дороги, об отсутствии конкретной цели, о серьезной вероятности снова обернуться зверем.

— Где мы будем искать этих вымышленных кочевников? В чистом поле? — раз за разом звучал самый неопровержимый аргумент.

Иные предлагали воспользоваться переполохом и пробраться в замок, но ни одна озвученная перед тем идея не вызвала столько горячих споров, сколько эта самоубийственная инициатива.

— В замке верная смерть! — с горячностью утверждали одни. — Когда снова навалится мрак, нас всех переловят и засунут в клетки, чтобы скормить морским гадам.

— Вспомните рассказы детей! Они чуть ума не лишились, пока ждали расправы! — поддерживали другие, в основном, женщины.

— А если мрак не вернется? — парировали оппоненты. — Если этот сумасшедший лекарь прав, и колдовство покидает наш мир?

— Тогда мы все скоро передохнем, и неважно, здесь или там.

— Но сейчас-то мы живы! У нас есть время, есть возможность изменить жизнь, прекратить влачить рабское голодное существование, вытащить из этого кошмара наших детей! Или так и будем мыкаться по равнинам, забиваться в щели и трястись от страха, пока не угодим в чьи-нибудь когти? Можно подумать, нас губят исключительно морские хищники!

Поднялся настоящий гвалт, когда каждый, не слушая, стремился переорать остальных.

Гвендолин присела возле Айхе, не представляя, как вернуть его в сознание. Дома бы побежала в аптеку за нашатырем или разыскала уксус — говорят, его резкий запах тоже годился. А здесь единственным способом было отхлестать мальчика по щекам, но рука не поднималась. Ему и без оплеух крепко досталось. Она тронула его за запястье: холодное, как ледышка, и мокрое от пота. Жилка под кожей бешено пульсировала.

— Дориан велел напоить, — напомнила Нанну, склоняясь над несчастным. — А ну-ка подъем! Просыпайся, господин драконыш!

Не размениваясь на сантименты, Нанну навешала ему звонких пощечин. Когда не помогло, выдернула пробку из первого подвернувшегося под руку флакончика, которые Дориан то ли позабыл прихватить с собой, то ли бросил за ненадобностью. Понюхала:

— Фу ты, дрянь какая!

И сунула Айхе под нос. Тот дернулся, отворачиваясь.

— О-о, получается! — обрадовалась Нанну и довершила процесс пробуждения несколькими чувствительными шлепками по лицу. — Ох, столько лет мечтала это сделать!

Айхе разомкнул веки.

— Живой? — деловито осведомилась Нанну.

— Пить, — шепнули слипшиеся губы прежде, чем глаза вновь стали закатываться.

— Но, но, но, куда это ты опять собрался? — Нанну схватила его за подбородок, потрясла из стороны в сторону. — Хочешь пить, будем пить! Приподними-ка его.