Ученик колдуньи

Пока призрак не доволок до нее свои лохмотья, Гвендолин сочла за благо притвориться, будто не замечает его, и юркнуть в ближайший каменный проем. И еще в один. И еще. Как и учила Нанну. Хитрость возымела успех: ками отвязался.

А она уже начинала привыкать к местному населению. Призраки, духи — подумаешь! Главное — вовремя ретироваться.

Гвендолин очутилась в просторной галерее с недосягаемо высоким потолком. Сквозь проломы в крыше били косые солнечные лучи, на мозаичном полу громоздились обломки потолочных перекрытий. У левой стены на постаментах когда-то возвышались статуи, сейчас их останки валялись по всему полу: уродливые головы языческих богов, оскаленные морды доисторических ящеров, всевозможные симбиозы людей с птицами, рыбами, волками и лошадями — целый пантеон дьявольских отродий, одно безобразнее другого. Гвендолин морщилась, догадываясь, что все это — реальные обитатели волшебного мира. Лишь одна статуя не вызвала отвращение: расколотое на куски изваяние дракона из белого мрамора. Извивающееся тело и лапы разбились, узкая морда валялась в отдалении, а раскинутые крылья превратились в миллион хрупких черепков. Движимая непонятным порывом, Гвендолин опустилась на корточки и провела пальцами по выпуклому веку над слепым драконьим глазом, по круглым клыкам и аккуратно высеченной из мрамора чешуе. Внутри зародилось гадкое, дурное предчувствие. Глядеть на изувеченную статую было все равно, что глядеть на настоящее мертвое животное. На знакомое мертвое животное.

Шумно выдохнув, Гвендолин поднялась и поспешила прочь, стряхивая гнетущее наваждение. В этой пыльной исполинской гробнице ей вдруг перестало хватать воздуха.

Неожиданно ее внимание привлек голос. Глухой и далекий, он пробивался снаружи сквозь двери, окна, щели и нагромождения камней. Вывалившись из галереи, хватая ртом пыльный солнечный ветер, ориентируясь по слуху, Гвендолин стала пробираться через ущелья между обломками, и вскоре сумела различить слова.

— Сидеть. Я сказал, сидеть! Нет, не прыгать, не… ай. Прекрати! Сидеть, значит, опустить зад на камни. Видишь? Я сижу. И ты садись, ну?

Голос принадлежал Айхе. Едва Гвендолин распознала знакомый тембр, как сердце заложило крутой вираж.

— Вот бестолочь, чему тебя только учили в… откуда ты родом? С Северной гряды? Или с Вулканических островов? Где живет твой хозяин? — пауза. — Уф. Ничего-то ты, зверушка, не знаешь. Тупая, как пробка, да?

Пригибаясь, как солдат под обстрелом, Гвендолин подобралась поближе и притаилась за грудой обломков.

Когда-то здесь был открытый внутренний двор с крошечным садиком, скамейкой и мелким бассейном. От деревьев сохранились лишь сухие остовы, скамейка развалились надвое, а от бассейна остались выщербленные каменные борта да засыпанное камнями и грязью дно. Двор со всех сторон огораживали стены с портиками: половина тонких колонн сломалась и раскрошилась, другая половина продолжала поддерживать куски крыши.

Айхе стоял прямо посреди двора и сосредоточенно тыкал сухой веткой в плоскую морду пятнистой желто-коричневой рептилии. Та держала хвост на отлете и откровенно презирала и Айхе, и его палку.

— Нюхай! — велел мальчишка.

Земноводное пренебрежительно сощурилось, и Гвендолин почудился его мысленный посыл: сам нюхай!

— Теперь я брошу, а ты принесешь. Понятно?

Ящер сглотнул. На его выгнутой шее дернулась шкура.

— Раз, два… — начал Айхе.

Ящер не стал дожидаться слова «три» и харкнул. Раскаленный плевок за долю секунды обуглил сухую ветку, только дымок взвился да сажа посыпалась.

Айхе с воплем отдернул руку.

— Ах ты поганец! — зашипел он и ввернул в поток праведного возмущения пару-тройку заковыристых ругательств. — Значит, так, да? Драться будем?

Рептилия вскинула плоскую башку, открыла пасть и издала серию отрывистых выхлопов, подозрительно похожих на смех. Гвендолин сдавленно хихикнула и зажала рот ладонью. Подглядывать, конечно, было низко, однако ей не хватало смелости выйти из укрытия. Всякий раз, глядя на Айхе, она испытывала сильную неловкость и болезненное стеснение.

— Ну, ты сам напросился, тупица. — Юноша попятился, расстегивая рубашку. Передернул плечами, скидывая белую ткань. Бинты были на месте: и на груди, и на локтях. Он неприязненно скривился, окинув их взглядом, и потрогал ребра. Выдохнул:

— Терпимо.

И раскинул руки, выгибаясь.

Гвендолин видела, как он морщится от боли, как сжимает челюсти и как тяжело, прерывисто дышит сквозь стиснутые зубы. Как сквозь загорелую кожу рук просвечивают развилки вен и как по ним, словно электрические импульсы, начинают растекаться струйки света. Айхе запрокинул голову, зажмурился, весь пронизанный волшебной синевой. Пыльный воздух подернулся горячей рябью, похожей на жар от костра, и Гвендолин ощутила обжигающее дуновение на своих щеках. В немом ошеломлении она наблюдала за тем, как из пропитывающей пространство раскаленной синевы нить за нитью ткутся огромные, дивной красоты крылья и от самой земли поднимается прозрачная голова дракона — копия разбитой статуи из галереи.