Ученик пекаря

Таул пробирался по уличной грязи. Вонь нечистот и гниющих отбросов стояла в горле. Жители Рорна в очистке улиц полагались на дождь, но небеса уже много недель не облегчались, и отбросы громоздились повсюду, услаждая зрение и обоняние прохожих.

Ранним утром Таул сошел с «Чудаков-рыбаков». Ему жаль было прощаться с моряками, ставшими его друзьями. Карвер заявил, что Таул оказался лучшим коком, чем тот, кого оставили на берегу. Капитан Квейн тепло пожал ему руку и предложил свою помощь, когда бы она ни понадобилась. «Приходи в гавань когда захочешь, — сказал он. — Я всегда здесь, если, конечно, не в море. Здесь ты всегда найдешь мерку рома и дружескую поддержку». Таул ничуть не сомневался в сказанном — капитан не принадлежал к тем, кто легко раздает обещания.

Таул шел к Меган, надеясь увидеть ее и, возможно, провести с ней ночь перед тем, как покинуть город. Ему нужно было поговорить с ней. С самого Ларна у него в ушах звучали ее слова: «От твоих демонов тебя избавит не достижение цели, а любовь». Откуда она могла это знать? Нет ничего важнее, чем достигнуть цели, — она и жизнь его, и проклятие. Погоня за несбыточной мечтой и стала причиной его крушения.

* * *

Таул всегда, с тех пор как себя помнил, мечтал стать рыцарем. Каждый день, пока он удил рыбу, мысли его уносились на восток, к Вальдису. Рыцари — воплощение благородства: они спасают принцесс, заточенных в башнях, и ведут долгие сражения с демонами.

Но для того чтобы пройти рыцарскую школу, требовались деньги, и Таул стал продавать излишки своего улова. Одна лишняя рыба в день означала медный грош в неделю. Однажды он подсчитал, что ему понадобится пятнадцать лет, чтобы собрать нужную сумму. Но это только укрепило его решимость.

Свои сбережения он прятал на дне бочонка с солью. Не раз, когда у них выходил хлеб или свечи, его одолевало искушение истратить их. Когда умерла мать, у него набралась уже полная чашка медяков, но дела у них пошли так плохо, что Таул спустил их все. Анна заболела гнилой горячкой, а ребенка, которому было уже больше года, требовалось окрестить. Иного выхода просто не оставалось. Таул был, конечно, в ярости и срывал свой гнев на сестрах — он бушевал, дулся и отравлял жизнь всей семье. Младшие не понимали, как много значат для него эти медяки, не понимали, что он, тратя их, расстается не только с деньгами.

Но сестры победили его своей нежностью. Сара неделю ходила рыбачить вместо него, а Анна, лежа в постели, рисовала ему красивые картинки. Не такие уж они, в конце концов, оказались непонятливые — просто он этого не замечал.

Тогда он мало в чем разбирался по-настоящему. Для него существовала только семья и больше ничего. Он отвечал за младших целиком и полностью. Он брался за любую работу: батрачил, прислуживал в таверне, резал торф — всегда находилось какое-то занятие для того, кто соглашался брать плату натурой, а не деньгами. Тянулись долгие тяжкие дни, когда он приходил домой только с наступлением ночи.

Только ранним утром мог он располагать собой. Денег он лишился, но его мечта осталась при нем. Он сызмальства был сильным и знал это за собой. Он успешно защищал свою драгоценную рыбную лунку от чужих посягательств, и теперь уже никто не смел претендовать на нее. Но деревенский дьячок сказал ему, что для рыцаря одной силы недостаточно. Поэтому Таул каждое утро клал в карман, кроме ножа, еще и книгу. Он мало что понимал из писаний старого Марода, но рыцарю полагалось быть начитанным — и он читал. Даже истратив свои сбережения, Таул продолжал таскать с собой книгу на рыбную ловлю. Он говорил себе, что это просто привычка, что на книгу удобно опирать удочку и что увесистый том может послужить хорошим оружием в случае нападения. Правда была куда глубже: сохраняя книгу, он сохранял и надежду. Если ему выпадет случай стать рыцарем — а в мечтах такой случай выпадал всегда, — он будет готов к этому.

Воспоминания о тех днях были неотделимы от дразнилок. Деревенские мальчишки, не решаясь нападать на него поодиночке, собирались ватагами, и, когда он шел на рынок с сестрами по бокам и младенцем в корзинке, они высмеивали его, называли «доброй хозяюшкой» и советовали поспешить домой, чтобы покормить малыша грудью. Сара и Анна тянули его за руку, умоляя не обращать на это внимания, и только их страх удерживал его от стычек с обидчиками.

Но однажды он пошел в деревню один. Таул помнил тот день как сейчас: ясное небо, тучи мух, сухая земля под ногами. А вышло все из-за бараньей ноги.

Приближался праздник лета, и Таул пообещал сестренкам приготовить что-нибудь вкусное. Им, живущим на рыбе и гусятине, любое другое мясо представлялось верхом роскоши, а Таул, как ни ворчал на сестер, любил их побаловать. Саре он велел развести огонь, чтобы поджарить мясо. Ей уже сравнялось двенадцать, Анне — восемь, а малышу — три.