Ученик слесаря

- Ну... Там с такими вещами работают. С трупами, - уточнила она.

- Нет, - сказал Иван.

- А я? Я тебя интересую? Или пока я не труп, не заинтересуешься?

- Я ж интересуюсь. Еще как, - сказал Иван, вновь пытаясь притянуть ее вплоть, и на этот раз притянул.

- Ладно. - Она высвободилась из его рук. Придвинула стул. Села. - Верю. Статистика, значит. - Она нагнулась, открыла дверцу стола, вытащила стопу журналов. Вытянула из стопы один. - Это я спецодежду списываю. А то - мыло... - произнесла она, сморщив нос и оттопырив нижнюю губу.

- Стоп, - догадался Иван. - В этом журнале отметки о списанной спецодежеде?

- Ну да.

- Покойных.

- Всяких. В том числе и покойных. Как состоявшихся, так и потенциальных. Ты пропадешь - и твою спишу.

- Вот только не надо, - сказал Иван, слюнявя палец и листая тетрадь. - Да у тебя тут все подряд идет. Кто тут покойный, а кто нет? И потом, мне даты нужны.

- Зачем? - быстро спросила Шурочка.

- Надо ж кому-то разобраться с этим, - сказал тогда прямо Иван. - Люди гибнут, и никому до этого дела нет. Ни ментам, ни профсоюзам. Ни самим гибнущим. По фигу всё.

- По фигу, - согласилась с ним Александра. - Въедливый ты, Иван. Быстро в жизни разочаруешься.

- А я ею и не очаровываюсь. Поэтому и разочарование мне не грозит. Даты могут быть совершенно не те. Например, он сегодня погиб, а списано через неделю.

- Нет, - сказала Александра. - Хоронят обычно на третий день. Я после поминок прихожу сюда. Плачу и списываю, плачу списываю.

- Всегда?

- Всегда. Это как ритуал. Вернее, так: домой идти - страшно дома одной. Мишку рано из садика забирать. Вот и иду сюда. Здесь люди, все-таки.

- Есть и злодеи средь этих людей, - вставил Иван.

- Так что смотри, - продолжала Александра, не обратив внимания на его вставку. - Где страница слезами залита, там и ищи.

- Здесь за какой период? - заглянул Иван в начало журнала.

- За полный. Я почти что два года здесь кладовщицей работаю. А до этого другой период был.

- Какой?

- Тебя не касается.

- Дай-ка ручку твою. Я чистый лист отсюда вырву?

- Я те вырву. Видишь, прошиты и пронумерованы все. Я тебе чистый дам.

Первой вписал Иван фамилию сварщика. Проставил дату напротив нее. Ниже - Самолетова В., фасовщица. Правее - дата напротив нее. И так далее, отыскивая страницы со следами слез.

Апрель. Действительно, был от трупов свободен апрель. Но март и февраль - отягощены. И январь. В месяц по одному. Аккуратно в конце первой или в начале второй декады. Следующий был октябрь, а декабрь и ноябрь, таким образом, выпали. Затем три предыдущие пред октябрем месяца подряд шли трупы. В течение предыдущего года их было... Вот и здесь плакала, закапала страницу всю.

Итак: октябрь, сентябрь, август, июль. Далее: май, апрель, февраль, январь. Итого за прошедший год: восемь тел. В пределах восьмых - двенадцатых чисел. А в этом уже пятеро, хотя только первое полугодие подходит к концу. Статистика за этот год обещает быть более впечатляющей. С опережением идем. Правильно, что народ валом сюда не валит. А наоборот: валом - отсюда.

Кладовщица, подперев подбородок рукой, наблюдала за его писаниной. Иван был так увлечен, что не всякие ее реплики достигали его ушей.

- Монахов... Хороший был мужик, - комментировала Александра. - Электрик, лет сорока. Все умел починить.

- А это... Коробко... Тоже мужик?

- Ах, да что такое мужик? Вжик - и нету.

- Так ты не замужем? - догадался Иван.

- Нет. Все мужчины - обманщики. А Коробко - женщина, - продолжала она.

- Дай-ка другой листок. Я их по порядку перепишу.

Итак: этот год. Предыдущий год. Год, предшествовавший предыдущему. Или в таком порядке: предшествовавший, предыдущий, текущий. Соответственно, случаев: четыре, восемь и пять. Этот период открывался у Александры Федоровны в предшествующем году, июлем. Поэтому и трупа четыре всего. И числа с удивительной регулярностью выпадают почти те же. Словно месячные. Словно сама баба-смерть мечется, мочит нас, отличаясь в критические дни особой нервозностью.

- ... а этот циничный лозунг: 'На свободу с чистой совестью'? - достигало ушей Ивана кое-что из реплик Александры, не относящихся к делу.

- Так он у тебя сидит? - рассеянно спросил Иван.

- Нет. Отсидел уже. Только совсем бессовестный вышел.

- Мишкин отец?

- Отец... - Она опять сморщила нос и выдвинула губу. Ивану до смерти захотелось ее за эту губу ухватить. Губами. - Отец. Но ушел от ответственности, - сказала она.

- Черт. Ручка не пишет. Другая есть?

- В столе. Я такая, как ты была. Может, на год моложе. А он... Обещал, что не сделает больно - сделал. Обещал, что не сделает ребенка - сделал! Обещал, что не сделает ноги - сделал!!

Она с четверть минуты смотрела в лицо Ивана почти что с детской обидой, потом опять уперла локоток в столешницу, подперла рукой голову. Нет, определенно она ничего. Можно с ней что-нибудь закрутить. Занять свое место в ее мирке - между Микки Рурком и Микки Маусом.