Ученики Ворона. Черная весна

Другое дело, что вряд ли это возможно. Во-первых, я один не справлюсь с навалившимися напастями, во-вторых, меня за такие мысли эти трое могут проклясть. Точнее, проклянет Эбердин. Карл сначала даст мне по зубам, а потом разговаривать года три не станет. Обидится. Про месть Рози я даже думать побоялся. Да и фантазия у меня слабовата, не под силу ей постичь глубины злодейских помыслов моей суженой.

Вот только как бы потом нам уже впятером на Судную площадь не прокатиться.

Эх, кабы не эта монброновская твердолобость, не это его чистоплюйство! Сели бы в лодку и ходу отсюда. Вода плещет, ветерок дует — благодать. И все опасности позади.

Хотя я-то чем от него отличаюсь теперь? Еще года полтора назад я бы плюнул на все эти благороднокровные закидоны да смылся бы тихонько. Выждал бы момент, когда он заснет, и смотался. Потому как своя рубашка ближе к телу, этому меня учила вся предыдущая жизнь.

А теперь?

Сижу вот, думаю о том, как весело и бодро мы шагаем к своей смерти, да еще прикидываю, как на этой дороге друзей прихватить с собой. Таких же идиотов, к слову. Почему? А я не знаю. Как видно, заразился чем-то таким неправильным от Гарольда, Карла, де Лакруа, Луизы и всех тех, кого называю друзьями. С ними все ясно, они такими рождены, но я-то тут при чем?

А может, дело в том, что я неправильное слово произнес? Может, вернее говорить не «друзья», а «семья»? Потому что для человека, который всегда был один и не имел своего крова, слова «семья» и «дом» значат в сотни раз больше, чем для того, кто имел это всегда. Такие, как я, дорожат тем, что приобрели, и знают, что второй раз так может и не повезти. И вот тогда все встает на свои места.

Возможно, я себя обманываю, и люди вокруг оценивают все по-другому, воспринимая меня и друг друга как просто соучеников, которых судьба свела на время вместе. Может быть и такое. Но для меня важен день сегодняшний, а не то, что было или что будет. Я поверил в то, что мы с ними — одно целое. Не сразу, что и неудивительно. Я всегда был один, а окружали меня только те, кому я безразличен, и те, кто хотел моей смерти. Мне понадобилось время, чтобы обрести веру в тех, кто рядом. Но теперь я точно знаю, что им нужен. Не всем, но многим. И готов отплатить гем же. Вот потому я не брошу Гарольда, даже осознавая, что бодро топаю по дороге, в конце которой стоит плаха. Тем более что и в прошлой жизни я тоже шел по ней.

А тем временем Гарольду становилось все хуже. Нет, проснувшись, он изображал бодрость, и я даже почти ему поверил, так шустро он поначалу топал сквозь рощу, а после и по прибрежному песку. Он шутил, бодрился, вспоминал какие-то случаи, которые имели место в те времена, когда он еще не поступил в ученичество к досточтимому Герхарду Шварцу, магу. Вот только по мере приближения к пирсу, который даже в ночной темноте было видно издалека, ноги у него все больше и больше заплетались, а речь становилась все бессвязнее и бессвязнее.

Окончательно я понял, что дело плохо, когда он начал говорить о том, что таких теплых ночей в родной Силистрии в это время года он даже и не припомнит. Каких теплых? У меня зуб на зуб не попадал, несмотря на то что я даже плащ одного из незадачливых убийц накинул на плечи.

У Монброна начался жар, это я понял, как только приложил ладонь к его лбу. От него можно было трубку раскуривать.

— Эй-эй, фон Рут, — дернулся Гарольд и погрозил мне пальцем. — Что за дела? Не замечал за тобой такого раньше. Вот тебе и на, вот тебе и скромник!

А нам еще пять верст в другую сторону идти потом. Он не дойдет. Свалится по дороге.

Значит, придется добираться до этих летних домов на лодке, другого варианта я не вижу. Да все бы ничего, но вот только моряк из меня никудышный. Ветер, правда, попутный, что есть, то есть, но паруса я никогда собственноручно не ставил и судном никогда не управлял. Нет, во время путешествий смотрел, как матросы работают, но одно дело — глядеть и совсем другое — делать.

И еще. Как бы в темноте не проскочить эти самые летние дома. Если бы я хоть раз повидал эту местность, представлял, как они выглядят, может, и смог бы сориентироваться худо-бедно, да и то не факт, не факт… Ночь, опять же. В общем, если Гарольд впадет в забытье, все будет совсем уж печально.

А может, не мудрить? Вот он скиснет совсем, закинуть его на борт, да и рвануть отсюда куда подальше. Мол, выбора не было. Оклемаешься — вернемся.

— Пришли, — сообщил мне Монброн, цепляясь за поручень и с трудом поднимаясь по ступенькам, ведущим на пирс. — Нам прямо и до восьмого пирса.

Ни сторожа, ни ограды тут не было. С ума сойти. Куда тут воры смотрят, неужто они здесь такие ленивые?

Пирс оказался огромным, и лодок тут было очень, очень много. Наверное, под сотню. Самых разных, от солидных, более напоминавших корабли, до небольших прогулочных суденышек, рассчитанных на романтические прогулки с барышней. Под луной, естественно.

Живут же люди!

— Это пирс рода Лавинь, — бормотал Гарольд, быстро шагая впереди меня. — Это — Хольгенов. Эраст, не отставай, мы почти пришли.