Ученица. Предать, чтобы обрести себя

Осознание преодоленного за последние десять лет расстояния – физического и ментального – поразило меня в самое сердце. У меня дух захватило. Неужели я действительно настолько изменилась? Неужели образование, чтение, размышления, путешествия превратили меня в человека, который не принадлежит ни одному из миров? Я вспоминала девочку, которая не знала ничего, кроме свалки и своей горы. Я вспоминала, как эта девочка смотрела на экран телевизора, где самолеты врезались в странные белые колонны. Ее школой была гора металлолома. Ее учебниками – листы металла. И все же у нее было нечто драгоценное, чего у меня, несмотря на все мои возможности, а может быть, из-за них – не было.

Я вернулась в Англию, но душевного покоя не обрела. В первую неделю в Кембридже почти каждую ночь я просыпалась на улице – с криками куда-то бежала во сне. У меня начались головные боли, которые длились неделями. Дантист сказал, что я буквально «смолола» зубы. Кожа моя настолько испортилась, что два раза совершенно незнакомые люди останавливали меня на улице и спрашивали, на что у меня аллергия. А я отвечала, что аллергии у меня нет, я всегда такая.

Как-то вечером мы поссорились с подругой из-за сущих мелочей. Прежде чем я поняла, что происходит, я прижалась к стене и обхватила колени руками, пытаясь удержать сердце, которое чуть ли не выскакивало из груди. Подруга бросилась мне на помощь, но я закричала. Прошло больше часа, прежде чем я позволила ей прикоснуться ко мне и оторвалась от стены. «Это была паническая атака», – подумала я на следующее утро.

После этого я написала отцу. Я не горжусь этим письмом. Оно было пропитано яростью – уязвленный ребенок кричал в лицо отцу: «Я тебя ненавижу». В нем были слова «вор» и «тиран». На нескольких страницах я описывала свои страдания, депрессию и несчастье.

Я написала родителям, что порываю с ними любые отношения. Я написала, что мне нужен год, чтобы прийти в себя, а потом я, может быть, вернусь в их безумный мир, чтобы попытаться понять его.

Мама умоляла меня одуматься. Отец не сказал ничего.

38. Семья

Докторскую я завалила.

Если бы я объяснила своему куратору, доктору Рансимену, почему не могу работать, он бы помог мне, нашел дополнительное финансирование, обратился в департамент с просьбой о продлении срока сдачи. Но я не объяснила. Я не могла. Куратор не понимал, почему почти год я не отправляю ему ничего. Когда в июле мы встретились в его кабинете, он предложил мне отказаться от этой идеи.

– Докторская диссертация – дело очень сложное, – сказал он. – Ничего страшного, если вы не справитесь.

Из кабинета я вылетела в ярости на себя. Я кинулась в библиотеку и схватила полдюжины книг, принесла их в комнату и свалила на стол. Но мыслить рационально в тот момент я просто не могла, и на следующий день книги перекочевали на мою постель в качестве подставки для ноутбука, на котором я стала смотреть «Баффи – истребительницу вампиров».

Осенью Тайлер поговорил с отцом. Сначала он позвонил маме, а потом перезвонил мне и рассказал об этом разговоре. Он сказал, что мама «на нашей стороне», что она считает ситуацию с Шоном неприемлемой и убедит отца что-нибудь сделать.

– Отец все сделает, – сказал Тайлер. – Все будет хорошо. Ты можешь приехать домой.

Через два дня у меня снова зазвонил телефон. Я поставила «Баффи» на паузу и ответила. Звонил Тайлер. В семье произошел взрыв. Тайлер как-то неуверенно себя чувствовал после разговора с мамой, поэтому позвонил отцу, чтобы узнать, что он собирается делать с Шоном. Отец был в ярости. Если Тайлер еще раз заговорит об этом, орал отец в трубку, он вычеркнет его из семьи.

Мне было больно представлять эту сцену. В разговорах с отцом заикание Тайлера всегда усиливалось. Я представляла, как брат согнулся над телефоном, пытаясь сосредоточиться и высказать все, что накипело у него на душе, а отец грубо обрывает и оскорбляет его.

Тайлер все еще не пришел в себя после разговора с отцом, когда у него зазвонил телефон. Он подумал, что отец решил извиниться, но это был Шон. Отец ему все рассказал.

– Я могу вышвырнуть тебя из этой семьи за пару минут, – сказал Шон. – Ты знаешь, что я могу. Спроси у Тары.

Я слушала Тайлера, вперившись взглядом в застывшее изображение Сары Мишель Геллар. Тайлер говорил долго, перескакивая с одного события на другое. Я чувствовала, что он пытается найти объяснение и терзается чувством вины. Отец, наверное, неправильно его понял. Это ошибка, проблема общения. Может быть, это была его вина. Может быть, это он не смог сказать правильные слова в нужный момент. Так оно и есть. Он это сделал, и он должен это исправить.