Ученица. Предать, чтобы обрести себя

Я находилась в счастливом ступоре. Ночь была очень темной: такая непроглядная темнота бывает лишь в деревне, где домов мало, уличных фонарей еще меньше и светят только звезды. Я ехала по знакомой извилистой дороге, как делала это бесчисленное множество раз, направляясь к Беар-Ривер-Хилл, а потом выбралась на ровное шоссе, идущее параллельно Пятимильному ручью. Дорога пошла вверх и поворачивала направо. Я знала каждый камешек на этом повороте, могла бы вести машину с закрытыми глазами, вот только не могла понять, что это за фонари светят в темноте.

Я начала подниматься. Слева было пастбище, справа – канава. На самом крутом подъеме я увидела три машины возле канавы. Дверцы были открыты, фары включены. Семь-восемь человек столпились вокруг чего-то лежавшего на земле. Я сменила полосу, чтобы объехать их, но тут увидела что-то небольшое посреди дороги. И остановилась.

Это была широкополая австралийская шляпа.

Я выскочила из машины и бросилась к людям.

– Шон! – кричала я.

Люди расступились, чтобы пропустить меня. Шон лежал ничком в луже крови. В свете фар кровь казалась розовой. Он не двигался.

– Он сбил корову на повороте, – сказал кто-то. – Сегодня так темно, что ничего не разглядеть. Мы вызвали «скорую помощь», но боимся двигать его.

После той ночи уже не было вопросов – уезжать или оставаться. Мы словно оказались в будущем, и я уже уехала.

Тело Шона было смято, спина неестественно изогнута. Я не знала, как скоро приедут медики, а крови было слишком много. И я решила остановить кровотечение. Я просунула руки под плечо брата и потянула, но не смогла его перевернуть. Я посмотрела на людей и узнала одного из них – Дуэйна[5]. Он был одним из нас. Мама принимала четверых из восьми его детей.

– Дуэйн! Помоги мне!

Дуэйн перевернул Шона на спину. Секунду, которая показалась мне часом, я смотрела на брата. Кровь стекала по виску и правой щеке, пачкая ухо и белую футболку. Глаза его были закрыты, рот приоткрыт. Кровь текла из дыры на лбу размером с мячик для гольфа. Похоже, его протащило по асфальту, стесав сначала кожу, а потом и кость. Я наклонилась ниже и заглянула в рану. Там блестело что-то мягкое и губчатое. Я стянула с себя жакет и прижала его к голове Шона.

Когда я дотронулась до раны, Шон тяжело вздохнул и открыл глаза.

– Сладш местр, – пробормотал он и потерял сознание.

Мобильный телефон был у меня в кармане. Я набрала номер. Трубку снял отец.

Я говорила очень быстро, буквально захлебываясь. Шон разбился на мотоцикле, и в голове у него дыра.

– Притормози, – остановил меня отец. – Что случилось?

Я все повторила.

– Что мне делать?

– Вези его домой. Мама со всем справится.

Я открыла рот, не в силах произнести ни слова. Потом все же сказала:

– Я не шучу. Его мозг… Я его вижу!

– Вези его домой, – повторил отец. – Мама справится. – И повесил трубку.

Дуэйн все слышал.

– Я живу за этим полем, – сказал он. – Твоя мать может лечить его у нас.

– Нет, – ответила я. – Отец хочет, чтобы я привезла Шона домой. Помогите мне перенести его в машину.

Когда мы его подняли, Шон застонал, но больше не говорил. Кто-то сказал, что нужно дождаться «скорой помощи». Другие считали, что его нужно везти в больницу. Не думаю, чтобы кто-то поверил, что мы везем его домой, когда все видели его мозг.

Мы уложили Шона на заднее сиденье. Я села за руль, а Дуэйн устроился рядом. Я посмотрела в зеркало заднего вида, проверила дорогу, а потом развернула зеркало так, чтобы видеть лицо Шона, бледное и окровавленное. Я нажала на газ.

Прошло три секунды. Может быть, четыре. И все.

– Поехали! – кричал Дуэйн, но я его не слышала.

Я была в панике. Мысли судорожно пробивались сквозь туман обиды. Я была как во сне, словно истерика освободила меня от вымысла, который всего пять минут назад нужен был мне для того, чтобы поверить.

Я никогда не думала о том дне, когда Шон упал с палеты. Там не о чем было думать. Он упал, потому что так захотел Господь: другого смысла в этом быть не могло. Но я никогда не представляла, каково это было. Каково это, видеть Шона страдающим, задыхающимся. Видеть, как он ударяется о стену, падает, потом лежит неподвижно. Я никогда не позволяла себе представлять, что случилось дальше, как отец решил оставить его в машине, как встревоженно переглянулись Люк и Бенджамин.

А теперь, глядя на лицо брата, залитое кровью, я все вспомнила. Я вспомнила, что Шон четверть часа сидел в машине, истекая кровью. А потом поднялся и побежал, а парни повалили его на землю, и он получил вторую травму, которая, по словам врачей, должна была его убить. Вот почему Шон никогда больше не мог стать прежним Шоном.

Если первое падение было Господней волей, то по чьей воле случилось второе?

Я никогда не бывала в городской больнице, но найти ее было несложно.