Ученица. Предать, чтобы обрести себя

После церемонии я в одиночестве стояла на лужайке, наблюдая за студентами и их родителями. И тут я увидела своих родителей. Мама обняла меня. Моя подруга Лора нас сфотографировала. На одной из фотографий мы с мамой улыбаемся натянутыми улыбками. На другой я стою между родителями, и по моему лицу видно, какое давление я ощущаю.

Тем вечером я покинула Западные горы. Вещи я собрала еще до выпуска. Квартира была пуста, чемоданы стояли у дверей. Лора вызвалась отвезти меня в аэропорт, но родители предложили сделать это сами.

Я думала, что они высадят меня и уедут, но отец настоял на том, чтобы проводить меня до конца. Родители ждали, пока я зарегистрируюсь, сдам багаж и скроюсь за металлоискателем. Казалось, отец хочет дать мне последний шанс изменить решение. Мы шли молча. У металлоискателя я обняла их и простилась. Сняла туфли, положила в лоток ноутбук и фотоаппарат, прошла через рамку, собрала вещи и пошла к терминалу.

Только тогда я оглянулась и увидела отца. Он стоял, смотрел, как я ухожу. Руки он засунул в карманы, плечи у него поникли, уголки рта обвисли. Я помахала, и он шагнул вперед, словно чтобы пойти за мной. И я вспомнила, как много лет назад он так же смотрел на маму в разбитой машине, на которую упали электрические провода.

Он стоял так, пока я не свернула за угол. Эта картина навсегда останется в моей памяти – то выражение любви, страха и утраты, которое я прочитала на лице отца. Я знала, почему он боится. Он проговорился об этом в Оленьем пике в ту ночь, когда сказал, что не приедет на выпускной.

– Если ты будешь в Америке, – прошептал он, – мы сможем приехать за тобой. Где бы ты ни была. В нашем баке в поле тысяча галлонов бензина. Я смогу забрать тебя, если наступит конец света. Я привезу тебя домой, ты будешь в безопасности. Но за океаном…

Часть третья

30. Рука Всемогущего

Могучие ворота преграждали мне путь в Тринити-колледж. Сбоку я увидела небольшую деревянную дверь и вошла в нее. Привратник в черном плаще и котелке провел меня через Большой двор – самый просторный из всех. Мы прошли по каменному переходу и вошли в крытый коридор со стенами цвета спелой пшеницы.

– Это северный клуатр, – сказал привратник. – Здесь Ньютон топнул ногой, чтобы по эху определить скорость звука – впервые в истории.

Мы вернулись к Большим воротам. Комната моя находилась прямо напротив них, на третьем этаже. Когда привратник ушел, я осталась стоять в окружении своих чемоданов. Из маленького окна мне были видны сказочные каменные ворота и крепостные укрепления, словно созданные обитателями другого мира. Кембридж был точно таким же, каким я его запомнила: старинным и прекрасным. А вот я стала другой. Я больше не была гостем. Я была студенткой университета. На двери было написано мое имя. По всем документам я была частью этого мира.

На первую лекцию я пришла в темной одежде, надеясь, что не буду выделяться. Но даже тогда я не думала, что буду походить на других студентов. Я и говорила не так, как они, и не только потому, что они были британцами. В их речи были плавные модуляции, больше напоминавшие пение, чем разговор. Все они казались мне очень изысканными и образованными людьми. Я же невнятно бормотала, а когда нервничала, начинала говорить очень быстро.

Я села за большой квадратный стол и прислушалась. Двое студентов рядом со мной обсуждали тему лекции: две концепции свободы Исайи Берлина. Тот, что был ближе ко мне, сказал, что изучал Берлина в Оксфорде. Другой ответил, что уже слышал точку зрения лектора на Берлина, когда только начинал учиться в Кембридже. Я же об Исайе Берлине никогда не слышала.

Профессор начал лекцию. Он говорил спокойно, но довольно быстро, словно полагая, что мы уже должны быть знакомы с материалом. Судя по всему, это действительно было так, потому что большинство студентов не делали записей. Я же записывала каждое слово.

– Каковы же две концепции Исайи Берлина? – спросил профессор.

Почти все подняли руки. Лектор вызвал студента, который учился в Оксфорде.

– Негативная свобода – это свобода от внешних препятствий или ограничений. В этом смысле индивид свободен, если не имеет физических препятствий к свершению действий.

В тот момент я вспомнила о Ричарде, который всегда мог в точности повторить практически все, что прочел или услышал.

– Очень хорошо, – кивнул лектор. – А вторая?

– Позитивная свобода, – сказал второй студент, – то есть свобода от внутренних ограничений.

Я записала это определение, но не поняла его.

Кембридж был точно таким же, каким я его запомнила: старинным и прекрасным. А вот я стала другой. Я больше не была гостем. Я была студенткой университета.