— Клянусь тебе, Архимед, — торжественно проговорил Бел-Шарру-Уцар, — что передам письмо прямо в руки Аполлонию и никогда не выдам ему тайны твоей задачи.
Гераклид отправился в дом, чтобы приготовить письмо. Когда он вернулся, разговор шел уже о звездах. Астролог говорил об Архимедовой книге, написанной по поводу небесного глобуса.
— И в этой твоей замечательной книге, дорогой Архимед, представь себе, я заметил неправильность!
— Ты проверял расчеты? — изумился ученый.
— Я говорю не о числах. Ты написал, что Юпитер и Сатурн не меняют яркости. А между тем некоторые мудрецы указывают, что в противостояниях эти планеты становятся ярче, чем в положениях, более близких к Солнцу.
— Ведут себя подобно Марсу? — обрадовался Архимед.
— Да, — кивнул астролог. — Мой учитель говорил, что они делают это из уважения к лучезарному Шамашу. Но Марс-Нергал, властелин подземного мира, чуть ли не слепнет, подходя к нему, а гордый Юпитер-Мардук только слегка прикрывает веки. Старый воитель Сатурн-Нинурта дерзок и вообще не желал бы опускать головы перед Солнцем, но и его заставляет меркнуть всесильный Шамаш.
— Интересно, — сказал Архимед. — Но вот почему никто из астрономов не пишет об этом? Я-то сам мало наблюдал, но другие…
— Вы, греки, — ответил Бел-Шарру-Уцар, — хорошие геометры, но у вас не хватает терпения ночь за ночью наблюдать звезды. И поэтому боги не открывают вам всех своих тайн. Да и где вам наблюдать звезды? В ваших городах у воды небо всегда затуманено. А мой город словно создан для астрологов. Над его башнями в безлунные ночи небеса черны как уголь, и среди этой тьмы горят мириады мириад звезд. Половины их просто не видно в ваших краях. Только у нас можно разглядеть, что у звезды Иштар иногда отрастают рога, а Мардука в его шествии вдоль зодиака сопровождают четверо слуг.
— Благодарю тебя, сын Вавилона, за то, что ты рассказал о свойствах планет! Жаль, что я не знал этого раньше, иначе орбиты Юпитера и Сатурна мы тоже очертили бы вокруг Солнца. Надо будет, Гераклид, посчитать их радиусы по тем же правилам, по каким мы считали орбиту Марса. Плохо только, что мы тогда не собрали по ним данных, а теперь на это уйдет не меньше года.
Потом заговорили о Гиерониме, и Архимед попросил гостей рассказать о подробностях покушения.
— Хорошо, — сказал Магон, — только учти, что мы в то время были на площади и сами ничего не видели. Правда, позже побывали на месте и слышали рассказы очевидцев. Ты, наверно, знаешь, — начал он рассказывать, — ту улицу, которая идет через все Леонтины в крепость, узкую, припертую домами к береговому обрыву этой речки?..
— Речка называется Лас, — подсказал Архимед.
— Так вот, по этой прибрежной улице Гиероним каждое утро проходил из крепости на Нижнюю площадь, где устраивались смотры. Заговорщики засели в одном из домов. В то утро Гиероним шел, как обычно, впереди, за ним телохранители и прочая свита. Когда они проходили мимо злосчастного дома, Диномен нагнулся, будто поправляет ремень на сандалии. Охрана, не желая обгонять начальника, остановилась, остальные тоже, а ничего не заметивший Гиероним прошел несколько шагов один. Тут заговорщики выскочили с кинжалами — и «Смерть тирану!». А когда Гиероним упал, все разбежались.
— Предательство всегда отвратительно, — сказал Архимед, — а трусость вдвойне. Выходит, Диномен вовсе не рисковал! Если бы покушение сорвалось, он спокойно догнал бы царя. Никто бы не смог доказать его причастности к заговору.
— Звезды предсказали смерть Гиеронима за три месяца, — сказал Бел-Шарру-Уцар. — Мы, правда, не сообщили царю этот гороскоп. Все равно это не помогло бы ему.
— Что его убьют, можно было предсказать без всякого гороскопа, — заметил Магон.
— Это, кстати, сделал Зоипп, — вспомнил Гераклид.
— А ведь он один из стратегов, — вздохнул Архимед.
— Ну, Диномен не играет в совете никакой роли, — сказал Магон. — Он пустое место. А вообще эта война между Андронадором и Аполлонидом добром, по-моему, не кончится. Как может управлять совет, где ни одно мнение не может взять вверх, ни одно дело не решается и под дверью которого происходят вечные перебранки и драки? Вчера я слышал, как перед народом выступал Полиен, единственный из них, не потерявший разума. Оп убеждал кончить распри и выбрать наконец, чью сторону держать, все равно чью, по уж держаться! Так его чуть не забросали камнями. Кстати, завтра созывается народное собрание, чтобы принять закон о союзе с Римом или с Карфагеном — чья партия осилит. Может быть, на этот раз что-нибудь решат?
— А ты ведь гражданин Сиракуз, — вдруг обернулся к Гераклиду Архимед, — а ни разу не был на народном собрании. Я как посредник в перемирии не имею права поддерживать ни одну из сторон, но ты просто обязан выполнить свой гражданский долг.
— Это не для меня, учитель.
— А для кого же? Для подлецов вроде Диномена? Если честные люди отворачиваются от общественной жизни, то нет ничего удивительного в засилье недостойных. Завтра ты пойдешь на площадь, иначе мы с тобой серьезно поссоримся.
АПОЛЛОНИД