Училка и мажор (СИ)

—Был таким, бабушка, теперь я не белый и не пушистый, а злой и страшный серый волк, который жрет поросят на утро, обед и вечер, — хмыкаю грубо в ответ с легкой долей самоиронии. Это ведь правда, чего греха таить? Я больше не пай-мальчик, а «оторви и выбрось от греха подальше».

—Нет, ты не был таким, и сейчас ты не такой, взгляд у тебя другой. Ты мой мальчик. Весь в отца. Такой же, как и он когда-то был…

—Звучит как оскорбление.

Тряхнув головой, злобно смеюсь в ответ.

—Нет, и в мать тоже, большим сердцем в мать, талантами в отца. Этого у тебя не отнять, но я так сильно хочу, чтобы вернулся тот Рустам, Рустам до страшной аварии. Так хочу, — бабушка подходит со спины и неуверенно обнимает меня, а я просто не могу продолжать сгорать от злости, во мне что-то лопается, пропускает наружу неведомое или давно забытое. Черт его разберет. Я перехватываю старые морщинистые руки и крепко прижимаю к себе.

—Ты воспитала…

В голове проносится «чудовище», но я вовремя захлопываю рот. Она не заслужила.

—Не вини его, наш дедушка виноват во многом из того, что мы имеем, да и я тоже, а он нет. Он шел по течению и выбирал из двух зол. Если бы не мы тогда…может и ничего бы не было, и вообще… жизнь иначе бы сложилась. Но тогда не было бы и тебя, мой мальчик, и только ради этого я готова не корить себя за прошлый грехи, только ради этого, — шепчет мне в спину моя красавица.

А я стою, анализируя все происходящее. О чем она? Какие грехи? Нет, для меня не было секретом некоторые подробности личной жизни матери и отца, я знал, что мама рано забеременела, знал, что брак у них тоже был ранний. И во многом им помогали родители, это я все знал, но что ж еще было?

—Ты о чем?

—Неважно, мой мальчик. Неважно.

Для меня все важно. И я разберусь в этом. Но вслух не проговариваю, конечно, это ни к чему.

—Я встречусь с отцом. Собирайся.

Хрипло выдаю в ответ, потому что здоровье бабушки для меня на первом месте. Главнее всех гордынь.

21. Я тебя (НЕ) боюсь

ГЛАВА 21

ВАСИЛИСА

С уходом Рустама мои мысли возвращаются в исходную точку. Отчим не дает мне покоя весь день, а связаться с парнями я до сих пор не могу. И от этого моя и без того потрепанная нервная система сбоит, вынуждает иррационально себя вести. Я то и дело смотрю в окно, словно ищу глазами кого-то, кто мог бы за мной следить, несколько раз проверяю замок, ступая словно воришка по собственному коридору. А потом и вовсе закрываюсь у себя в комнате, усаживаюсь на большую кровать, до сих пор не застеленную, все еще имеющую его запах, и дрожу как осиновый лист.

О чем говорил? Вернуть все? Я ничего чужого не брала. Да и своего толком не забрала, все было оставлено новым хозяевам, тут скорее парни сработали. Слава настоял тогда, Женя в этом плане гибким был, все хотел, чтобы я продала технику отдельно, они еще ругались по поводу несгибаемости некоторых. Но я посчитала мысли Славы верными, все-таки да, лучше все оставить, наши с мамой вещи я забрала, а остальное мне не принадлежит, нечего и разевать рот на чужой каравай. Так как за вещами в итоге не пришли…их отправили куда-то парни, сказали, что родственникам. Вот только какие уж тут родственники, если у Константина никого не было.

Так он всегда говорил, вот только Шаховы меня уверяли в обратном, но я тогда была занята похоронами матери, а после…поступлением в Вуз, и все как-то стерлось из памяти, мне помогли быстро прийти в себя, за что я навсегда буду благодарна Шаховым. Особенно Владимиру Сергеевичу, светлый был человек с таким же обостренным чувством справедливости, как у меня. Он еще шутить любил, а не его ли я дочка по духу. Так и были мы доча по духу и отец по духу, жена его, Нелли Николаевна, все говорила, что хочет меня удочерить, да только до совершеннолетия было полгода, и я со слезами на глазах отказывалась. Поверить не могла, что такие чистые люди есть в моей жизни. Вот как бывает, да.

Эти полгода меня вылечили в какой-то степени, хоть рана внутри будет всегда. Шаховы дали мне путевку в жизнь, потому что я могла не работать, а спокойно готовиться к экзаменам, рядом были мои постоянные охранники, Слава и Женя, воспитанные настоящими мужчинами. Я нигде не ходила сама, меня провожали и встречали, куда бы я ни пошла. Так продолжалось месяц, пока наконец-то не был оглашен приговор для моего бывшего отчима, и то даже тогда Слава запрещал мне выходить куда-либо самой, терпеливо дожидался с курсов по языку, даже если я там задерживалась и ни разу не высказал недовольства на этот счет.

Мне обещали, что он не выйдет в этой жизни.

Меня уверяли, что я в безопасности.

Что я могу дать показания, и ничего со мной не случится.

Как же они ошибались, как же ошибалась я.

Картинки матери, валяющейся в луже крови все еще стоят перед моими глазами, стоит только подумать об отчиме. Не сметь погружаться в это вновь!

Вновь и вновь похолодевшими пальцами я набираю номера Шаховых, но ничего. Запоздало приходит мысль, что скорее всего, они могут быть на задании. Такое случается, однажды я не слышала их два месяца. А причина в делах, где телефонов нет.