Училка и мажор (СИ)

На отца и его проблемы от этого вообще срать. У него что ни год, то скандал. Одним больше или меньше.

Веду губами по щеке своей малышки, собирая остатки слез, а Вася затихает, только дышит тяжело.

—Видеться мы все равно будем.

—Как преподаватель и студент.

Черт! Я как это терпеть должен, если мне дышать без нее сложно?

—Нет.

—Нельзя чтобы нас хоть раз еще смогли скомпрометировать. Я прошу тебя, — Вася обхватывает мое лицо холодными ладошками и прижимается губами, оставляя смазанный соленый поцелуй. — Максимум две недели, все, о чем прошу.

Перехватываю инициативу и вгрызаюсь в нее, заставляя быть моей всегда. Какой дебил вообще придумал эти запреты, мне на них насрать, когда моя девочка вот так сильно прижимается ко мне и раскрывает губки.

—Я не смогу вытерпеть, и делать вид, что ничего нет.

—Рустам, я тебя люблю, и я прошу тебя не делать глупости. Не нарываться, не создавать еще больше проблем, чем те, что уже есть.

Умоляющий взгляд опять заставляет испытывать вину. Это я виноват во всем, по факту ведь я дал повод, я вел себя неаккуратно. Я виноват, и я как мужик буду расхлебывать это и другие последствия своего необдуманного поведения. Но от тебя я не откажусь даже видимо.

Я не маменькин сынок, который будет сидеть под юбкой, пока кто-то другой будет решать свалившиеся проблемы. Да я себя уважать перестану, если сейчас просто сольюсь. И что это за мужик по факту тогда? Никакой. Меня воспитали иначе, я за свою женщину буду убивать, если это потребуется. Но и нервничать ее не хочу, пусть думает, как думает, а я отсвечивать не стану. В тени тоже можно много чего сделать.

42. Показательная порка

ГЛАВА 42

ВАСИЛИСА

Легко сказать, да очень тяжело сделать. Держаться на расстоянии с каждым днем все труднее и труднее. И если в первый день я практически вою от тоски, то во второй замечаю за собой особенные вспышки паники, встречая Рустама в стенах университета. Его взгляд меня пронзает насквозь, прошивает. И где бы я ни появилась, везде чувствую его запах, особенный и такой родной. Ему тяжело, мне тяжело.

А еще тяжелее после разговора с заведующей, которая смотрит на меня с материнским укором.

—Как давно, Василиса? — спрашивает нехотя, отводя взгляд в сторону.

А я даже не знаю, что ответить, чтобы не упасть в ее глазах еще сильнее. Просто сейчас вспоминается совсем другой разговор, где меня учили быть сильной и не обращать внимания на тявкающих собак. Караван идет. Ага, караван уже упал с обрыва.

—Достаточно давно.

Зачем юлить перед этой женщиной, в свое время чуть ли не заменившей мне мать?

—Ты же понимаешь, что будет дальше.

Женщина бросает на меня последний упрекающий, но какой-то уж слишком понимающий взгляд на меня, и отворачивается к окну.

Понимаю ли я? Еще бы. В свете последних событий, когда «Олечку» с позором уволили, а со мной уже провели беседу…я все понимаю. Конечно, я не их объект жгучего интереса. Ту они уже попросили, но раз метла начала мести, сметет и любые упоминания о непрофессиональном подходе любого из преподавателей нашего университета. Это уже коснулось некоторых, особенно тех, кто брал взятки.

Я забываю обещание мэра относительно того, что меня не уволят, в это я слабо верю. Остается надеяться, что уволят по собственному, но статьи в желтой прессе все еще сверкают так, что видно даже слепому, а потому очень глупо надеяться, что хоть кто-то в этом городе не в курсе о моих отношения с сыном мэра.

Я просыпаюсь с горящими щеками и засыпаю с ними, и если верить приметам, то это только потому, что меня обсуждают. Ни о каком авторитете среди студентов теперь говорить не приходится, за спиной теперь перешептываются не только они, но и преподаватели. Я хожу на работу чисто механически. Потому что надо, но внутри все свернулось узлом и никак не хочет распутываться. Плакать мне теперь тоже не хочется, ощущения самые мерзопакостные из всех.

—Понимаю.