Училка

Получал от меня за это подзатыльник, искренний, возмущенный, но в следующий раз так же пытался самоутвердиться за счет своего мягкого, хорошего, нелюбимого мамой, то есть мной, отца.

Настя любила отца больше. Заглядывалась на него, могла забыть про еду, запихнуть в рот кусок, начать жевать, потом положить его за щеку (не выплюнешь, а прожевывать — долго, мешает слушать) и внимать рассказу Игоря. Доброму, милому, незамысловатому, ненавязчивому. Мы с Никитосом хохотали, а Настя огорченно смотрела и на нас, и на Игоря.

— Ну не могу я с тобой жить, понимаешь? Давай дружить.

— Я же мужчина, Анютонька…

Какими только нежнейшими именами не называл меня Игорь! Бесполезно было говорить ему, что они меня раздражают. Что мне нравятся — теоретически — мужчины брутальные, жесткие, хамские, у которых нет времени, ласкательных суффиксов, и от которых любимая женщина уйти просто так не сможет в соседний номер. Она уйдет только тогда, когда он отвернется и захрапит.

Но это только теоретически. Встречая в жизни хамоватого мачо, тяжело передвигающего большие ноги, медленно поворачивающего голову в мою сторону, нагло оценивающего меня с ног до головы, я испытываю не трепет, а отвращение.

Глава 2

К сорока двум годам я поняла — что-то со мной не так. Или в начале жизни, в юности, что-то сложилось не так. Но теперь уже разбираться в этом бесполезно. Всем кажется, что у меня в жизни — полный бардак. А я — довольна и спокойна. Но ведь что-то они такое видят? Почему все время что-то советуют подружки? Почему Андрюшка любит начать разговор издалека и, не дойдя до сути, махнув рукой, отступиться. Тема одна — что-то я делаю в жизни не так. Но что? У меня растут дети. У детей есть хороший отец. У отца даже нет другой семьи — большая редкость среди моих подруг. У меня есть работа — так, чтобы перебиться, чтобы не зависеть полностью от нелюбимого отца моих детей. Со временем я стала называть его бывшим мужем, чтобы детям было понятнее и удобнее со сверстниками. Игоряша, как услышал однажды, обрадовался и стал с тех пор называться просто мужем. Сам себя называть, среди новых знакомых. Старые все, конечно, знали, осуждали меня и жалели Игоряшу. Другие мужики — бегают, а этот — сидит дома, читает, детей любит, а она… То есть — я. А я… Жила-жила и вдруг остановилась.

Как-то в один прекрасный день я отвела детей в школу, они уже ходили в третий класс. Пришла домой. Включила компьютер. Посмотрела на статью, которую я перевела с немецкого, — об устройстве литий-ионного аккумулятора. Это очень важно, очень нужно. И несколько российских физиков, прочитав, что «анод, представляющий собой медную проволоку, покрытую никелево-оловянным сплавом, и катод — кобальтид лития — закручены в пустотелую гибкую пружину, что наделяет аккумулятор совершенно уникальными свойствами», схватятся за голову, закричат «Ура!», побегут дальше — улучшать, додумывать, делать мир еще удобнее. И наш Игоряша, может быть, тоже что-то придумает на досуге. Я сделала понятным это для них, с грехом пополам переведя на русский с немецкого то, что мне на обоих языках самой непонятно.

Я занимаюсь нужным делом. Я, возможно, начну писать детскую книжку о том, как моя Настька попадает в мое же детство. Я обещала это Никитосу. Настька к идее отнеслась с неожиданной прохладцей и недоверием. Никитос же, нимало не обидевшись, что в мое детство отправится не он, а Настька, все приносит и приносит мне новые идеи — что же там будет с Настькой в семьдесят девятом году, куда она должна попасть.

Обычное дело — я люблю больше Никитоса. Он мальчик. Я никуда не денусь от тайного закона всех семей. Если у мамы сын и дочка, она сына любит больше. И точка! Я это говорю себе открыто, я с этим борюсь, но ничего поделать не могу. Мне обидно за Настьку, она моя плоть и кровь, она нежная, добросовестная, чистоплотная, заботливая, но люблю я больше балбеса Никитоса, который может прийти с физкультуры в одном носке, который не глупее сестры, но оценки получает ниже, дерется, встает посреди уроков и выходит побегать в коридор и вообще весь непредсказуемый, сложный, не всегда мне понятный. Не то, чтобы неразвитый… Нет. Просто развивается как-то не так, не в ту сторону.

Я погружена в детей. Их заботы волнуют меня чрезмерно. Но я не растворилась в них. Я — есть. Моя не бессмысленная работа, от случая к случаю, стала мне мала. Я хочу большего — решила я.

И я стала серьезно с собой разговаривать. Тебе сорок два года — сказала я самой себе. Можно еще устроиться на хорошую работу. На какую? Куда бы тебе хотелось? Мне бы хотелось… Ох, ну конечно, мне бы хотелось на телевидение, на большое, на центральное. Но что я там буду делать? Писать какие-то сценарии, не знаю… Что-то увлекательное, очень интересное. Но туда просто так не попадешь. Полезных знакомств у меня нет. Таких сумасшедших талантов, с которыми берут по щелчку, просто с улицы, у меня, вероятно, тоже нет. А если есть, я о них пока не знаю.