Учись слушать. Серфинг на радиоволне

Как я люблю радио! За звуками музыки и голосов угадывается потрескивание эфира, безмолвие бездонной и беспредельной Вселенной. Иногда мне хочется слушать только это вечное потрескивание и безмолвие, потому что слова в эфире – очень странная штука, практически непостижимая.

Во-первых, всякий раз приходит мысль: кто ты такой, чтобы нарушать вечную прекрасную тишину? Действительно ли тебе есть что сказать миллионам и миллионам людей? Окликнуть – каждого в отдельности, прямо в его доме, или в пути, или бог еще знает где и при каких обстоятельствах.

Скажем, просветленные Учители, явившие себя миру в нашу эпоху, чаще всего отказываются выступать по радио.

– Нужно видеть лица тех, кто тебя слушает, – объясняют они, – тогда понимаешь, что должно быть произнесено в это самое мгновение для этого человека.

Конечно, в студии перед микрофоном ты не видишь своих собеседников, не знаешь, чем они заняты, какое у кого настроение. Однажды на мое имя пришло письмо:

«Под вашу передачу мне стал близок хороший мужчина – инструктор из Йошкар-Олы…»

Или один человек писал мне письма из тюрьмы. Вот он рассказывал, что в тот момент, когда начиналась передача «В компании Марины Москвиной», заключенных выводили на прогулку в тюремный двор – там на столбе вещал громкоговоритель. Все ходили по кругу, слушали и в финале расходились по камерам.

А корреспондент журнала «Северное сияние» сообщила, что в тундре эту передачу любят слушать чукчи-оленеводы. Они знают, когда начало, собираются в чуме, включают транзисторный приемник и – пых-пых! – раскуривают свои трубочки.

Радио – загадочное слуховое окно, прореха в крыше, узенькая щелочка – через которую к тебе умудряются просочиться звезды с луной, зелень и синева, целый мир, гудящий, словно пчелиный улей.

Как бы глубоко ни проникли мы в его технологию – это вещь таинственная, мистическая. Английский инженер Оливер Джозеф Лодж, которого земляки считают «настоящим изобретателем радио», увлекался спиритизмом. В возрасте восьмидесяти лет он объявил, что собирается после смерти по радио послать весточку с того света. Он сочинил текст и оставил кому-то из друзей, чтобы можно было сравнить его с полученной радиограммой.

Александр Попов говорил, что сконструировал прибор, который, реагируя на электромагнитные волны, заменил недостающие человеку электромагнитные чувства.

Почему-то мне кажется, это налагает на нас особую ответственность.

Есть даже такой анекдот:

– Дедушка, говорят, вы наконец-то купили телевизор.

– Да, правда.

– Ну и как?

– Прекрасная вещь. Включишь, устроишься напротив, закроешь глаза – и полное впечатление, что слушаешь радио.

А мамин отец, дед Степан, просил, чтобы к нему на могилу обязательно провели радио:

– Кто-нибудь придет – послушает…

Картина мира, которую показывает радио, не так однозначна. Ее не поверить алгеброй, она более абстрактна, более поэтична, чем на экране телевизора, здесь действует размытая логика и пересекаются параллельные линии.

Мои родители, Люся с Левой, познакомились на радио, так что радиоволны пронизывали меня еще до зачатия. Люся работала в молодежной редакции, Лева – в «международной жизни».

Я с детства не понимала, где можно работать, кроме как на радио. Приемник у нас на кухне разговаривал бодрым маминым голосом. Когда она уезжала в командировку на целину или в шахты Донбасса, из дальних городов и весей в Москву на перекладных стремительно доставляли ее ликующие интервью и репортажи, а мы с бабушкой краем уха прислушивались, ловили в эфире – как Люся там, кто ей целует пальцы…

В 1957 году она утирала слезы Симоне Синьоре, повздорившей с Ивом Монтаном на первом Международном фестивале молодежи и студентов в Москве, даже отдала плачущей легенде французского кинематографа свой сухой носовой платок. А кружевной платочек в слезах Симоны Синьоре более полувека лежит у нас на книжной полке в книге Ива Монтана «Солнцем полна голова»!

Первой, кого увидела в июне 1963 года на пути в родной городок Валентина Терешкова, единственная женщина тогда на Земле, побывавшая в космосе, это нашу Люсю с микрофоном.

Было заранее условлено, что на Минском шоссе, не доезжая до Ярославля, Терешкову как будто остановит народ, хлынувший от избытка чувств навстречу. В назначенный час толпы земляков с духовым оркестром двинули вдоль шоссе. Ну и, видимо, хотели как лучше – львиную долю пути в тот день покрыли дымящимся черным асфальтом.

Прибыли радио, телевидение, а Терешкова запаздывает. Стало припекать. Внезапно по рации пронеслось:

– Едет! Едет!

Камеры на изготовку, на середину шоссе выплывает дородная женщина в кокошнике с хлебом-солью на расписном полотенце. Естественно, дорога свободна, ведь никаких других машин сюда не пропускают.